На заре земли русской

– Послы уезжают через месяц, как мне известно, – продолжал Богдан, поглядывая на шедшего рядом Димитрия и пытаясь понять, о чём тот думает, слушая его. – Ты бы попытался с ними. А в Царьграде и устраивай свою жизнь, как тебе угодно – и счастлив будешь.

– Подумаю, – наконец произнёс Димитрий, до этого ничем не выдававший свою заинтересованность. – Время пока есть, и я хотел бы вернуться к себе в город. Да и дела ещё…

Обман

Несмотря на тёплое время года, день выдался хмурый и ветреный. Димитрию не терпелось пуститься в обратный путь, и Богдан это понимал, поэтому даже не предлагал ему остаться погостить. Взяв с друга обещание хотя бы когда-нибудь воротиться в Киев-град и не забывать его, он распрощался с Димитрием. Обернувшись у поворота, юноша заметил, что Богдан всё ещё стоит, скрестив руки перед собою и смотря вдаль, и ветер треплет его неистово-рыжие волосы.

Возле дома ювелира Димитрий остановился, постучал в дверь. Улица была тиха и пустынна, и стук этот гулко отдался эхом. Открыл Василько, посторонился, давая нежданному гостю дорогу. Минуту-другую они молча смотрели друг на друга, и никто не мог первым начать разговор, но, к счастью Димитрия, Василько махнул рукой, глядя куда-то мимо него:

– Чёрт с тобою! Не скажу никому, коли дашь слово сей же день в Полоцк свой уехать.

– Так и собирался, – ответил Димитрий, всё же радуясь тому, что только что услышал. Конечно, он не мог полностью верить Васильку, однако даже если тот и доложит Изяславу, искать сбежавшего теперь будет бесполезно.

Они вошли в дом. Как и думал Димитрий, там почти ничего не изменилось, разве что свечей в плошках, которые он сам когда-то расставлял по подоконникам, более не было, и поэтому казалось, что в доме стало как-то темнее. В общей горнице всё так же стоял шестиногий стол, накрытый не особенно чистыми рушниками, лавки были отодвинуты к стенам, сундука, что занимал весь левый угол, тоже не было. Василько ненадолго вышел и вскоре вернулся с небольшим, плотно закрытым деревянным бочонком и двумя небольшими серебряными кубками.

– Я не пью, – поспешно отговорился Димитрий, но Василько, словно пропустивший сказанное мимо ушей, поставил один из кубков перед собой, а другой – перед ним. Юноша молча смотрел, как тёмно-красная жидкость полилась в кубок и наполнила его почти до самых краёв. Понюхал, чуть заметно поморщился.

– Вино, – полувопросительно, полуутвердительно заметил он.

– Нет, вода, – пошутил Василько, скривив тонкие бледные губы в презрительной усмешке. – Что ты как маленький?

Когда Димитрий поднял голову, кубок, стоявший перед дружинником, уже был пуст, и тот наливал себе вторую порцию. Рука почему-то дрогнула, когда юноша поднёс свой кубок к губам.

Густой, приторный запах винограда, хмеля и ещё чего-то терпкого ударил в нос. Зажмурившись, Димитрий медленно наклонил край кубка. На вкус напиток оказался довольно-таки приятным, хоть и немного странным. Во рту осталась сладость с какими-то нотками лёгкой горечи. Голова немного закружилась, Димитрий резко поставил кубок обратно на стол, так что из краёв немного выплеснулось, и закашлялся. Василько смотрел на него как-то снисходительно, действительно, как на малолетнего ребёнка.

– Я, наверно, пойду, соберусь… – пробормотал Димитрий, отчётливо чувствуя, что язык и руки не особенно слушаются.

– Куда? Допивай! По традиции, на дорогу!

«На какую теперь, чёрт возьми, дорогу», – подумал юноша, однако сделал ещё несколько глотков, со стыдом понимая, что ему нравится. Кубок вина закончился незаметно, так же незаметно наполнился второй. Поглядев на Василько, Димитрий с удивлением заметил, что и после третьего кубка он оставался всё так же сдержан и неплохо владел собой, разве что стал чуть более разговорчив, и бледная ниточка губ растянулась в улыбку. Вспомнив об отданных ему письмах, юноша опустил одну руку к поясу, проверяя, на месте ли они. Скрученные одним свитком, они были там, и он успокоился.

– А может, поразмыслить если, останешься в граде стольном? В дружину пойдёшь, вместе с тобою будем, а? – спросил Василько, поднимая очередной кубок. – Твоё здоровье!

Четвёртый кубок дался уже с трудом. Голова невозможно кружилась, голос разговорившегося киевлянина доносился откуда-то издалека, точно из-за запертой двери, руки дрожали и не удерживали ничего. По телу разливалось приятное тепло, а за окном гудел ветер, шелестел в ветвях деревьев, и от этого дом, пусть и не родной, казался ещё более уютным. Очень сильно клонило в сон; уронив голову на скрещенные руки, Димитрий какое-то время смотрел на дощатый пол под столом. В глазах всё расплывалось, на досках чудились какие-то замысловатые узоры, тут же тающие в тёмных кругах, плывущих перед затуманенным взглядом. На мгновение показалось, что возле ярко-алых сапог Василька разлито что-то бордовое, но через несколько мгновений пятна перед глазами слились в одно большое, закрывшее собою всё, и Димитрий провалился в пустоту.