Читаем На заре жизни. Том второй полностью

На чужой ли стороне он иную полюбил,А меня ли, краену девку, на век вечный загубил.

Затем хор грянул «Вниз по матушке по Волге»; один из студентов с большим чувством пропел: «Вперед без страха и сомненья» и др.

Был третий час ночи. Зазвонил колокольчик, и явился Лев Николаевич Модзалевский, красивый, стройный, высокий молодой человек. Он заявил, что, проходя мимо дома, увидал свет в окнах «сестер», вспомнил, что у них «фикс», и, уверенный в том, что гости еще не разошлись, решил забежать на часок. Ответом ему был общий крик: «Мазурка, мазурка!» Модзалевский считался не только ловким танцором, но и искусным дирижером танцев. Присутствующие бросились выносить из столовой последние стулья. И вот понеслись звуки энергичной, бравурной мазурки Глинки, которую играли на фортепьяно в четыре руки под аккомпанемент голосов всех присутствующих.

Трудно представить себе, до чего разнообразны были фигуры мазурки, дирижируемой Модзалевским. Она перемежалась всевозможными танцами с самыми фантастическими комбинациями: то танцующие парами пролетали по всем комнатам, то держались за руку один за другим, то шли угрожающею стеною друг против друга. В одной группе в комическом виде воспроизводили все фазы ухаживания: преследование, ревность, муки сердца, отчаяние, коленопреклоненные мольбы и достижение цели, то есть похищение. В другой группе представляли отживших стариков: мужчины выступали сгорбившись, старческой походкой, а молодые женщины с половыми щетками и швабрами заметали их следы. Не отставал от других и Якушкин, проделывавший ногами, руками и выражением физиономии все то, что мог бы проделывать простой мужик, в первый раз увидавший, как танцуют мазурку, и при своей косолапости начавший подражать танцорам. Грохот, топот, смех стоном стояли в воздухе, потрясая стены, а более всего пол. Жилички нижнего этажа, две портнихи, прибежали просить «господ» танцевать потише, чтобы не мешать им спать, но засмотрелись на танцующих, а через несколько минут их розовые ситцевые платьица, как и платье кухарки Дуняши, уже мелькали в водовороте кипучего веселья. Веселились до полного истощения сил, – недоставало только членовредительства.

Перед уходом гостей двое студентов обещали зайти к «сестрам» на другой день, чтобы расставить мебель в надлежащем порядке, а Ваховскии (словесник) обратился с вопросом, кто желает прочесть только что вышедший роман «Отцы и дети» Тургенева, чтобы при первой возможности потолковать о нем. Несмотря на то что молодежь беспощадно отрицала художественную литературу, все без исключения выразили желание прочитать роман, объясняя свой интерес желанием узнать, в каком виде выставил Тургенев старое и молодое поколение. Сейчас же условились, кто будет читать вновь вышедший роман вместе с другими, кто отдельно, когда и кому он должен быть передан.

Гости расходились после четырех часов утра, но далеко не все тотчас попали на свои квартиры: одна группа провожала другую, но, вследствие разгоревшегося спора, провожаемые делались провожатыми и, подходя к своим домам, поворачивали назад, чтобы проводить своих спутников.

Мы втроем, Таня, Вера и я, ложились спать в комнате, сплошь заставленной мебелью. Как только я улеглась и вспомнила проведенный вечер, я разволновалась до того, что разрыдалась.

– Тебя оскорбили слова этого юнца? – подбегая ко мне и обнимая, спрашивала Таня.

– Да нет же: ее смутили замечания Сычовой, которая на всех шипит, как змея, – говорила Веруся.

Но я уверила их честным словом, что, хотя меня в первую минуту действительно покоробили замечания этих двух личностей, но я тут же увидала, что все их посетители всё высказывают в лицо друг другу, и нахожу, что это несравненно лучше, чем лицемерие, которое я встретила в светском кругу. Я повторяла «сестрам», что плачу от счастья: их приглашение дало мне возможность получить хотя некоторое представление о молодом поколении.

– Они все горят таким желанием приносить пользу народу, обществу!.. Скажите мне откровенно, как вы думаете… это не одни только слова? Они на самом деле все такие хорошие?

– Я, конечно, не знаю, все ли они на самом деле окажутся такими, как на словах… А вот Слепцов… – начала Таня, но Вера резко оборвала ее.

– Ты вечно со своим Слепцовым. Для тебя только и свету, что в этом окошке. Не он один хороший человек. Для примера возьму хотя бы Петровского, которого у нас прозвали «Экзаменатором»… Это фигура действительно несколько комичная. Мне самой приходило в голову, что он фразер. Между тем его товарищи говорят, что он удивительно великодушный человек, что у него слово не расходится с делом, что это натура на редкость общественная… Я нисколько не сомневаюсь в том, что и остальные не окажутся пустыми болтунами. Мы, члены нашего кружка, будем крепко держаться друг друга, обязаны поддерживать шатающихся… Я уверена, что все, кого ты тут видела, может быть, кроме небольших исключений, будут отдавать свои силы на служение обществу и народу…

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия литературных мемуаров

Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века