На земле Ланки

Какими же поистине нечеловеческими муками вымаливается милость Катарагамы или замаливаются грехи! Если бы мы своими собственными глазами не видели эти самоистязания, мы никогда бы не поверили, что такое может происходить в XX веке.

Там же, в Катарагаме, поздно ночью мы присутствовали еще при одном жестоком обряде — «хождение по огню», точнее, по горящим углям.

В темно-синее небо, усыпанное непривычно крупными звездами, взвиваются причудливые оранжевые языки пламени, выхватывая из темноты тропической ночи склонившиеся над лужайкой кроны кокосовых пальм. Оглушительный грохот барабанов, пронзительные звуки деревянных флейт, заунывный стон морских раковин, глухой шум толпы, извивающиеся полуобнаженные тела, двигающиеся в танце вокруг огромного костра из стволов кокосовой пальмы, — все это производит мрачное впечатление. Огонь, облизывая дерево, постепенно превращает его в рубиновые, подернутые матовой пленкой угли, от которых веет невыносимым жаром. И без того стремительный темп музыки убыстряется до предела. Иногда музыканты сами не выдерживают этого темпа, и тогда инструменты издают какие-то невообразимые звуки.

Танцы перед костром, если только можно назвать этим словом конвульсивные движения находящихся в экстазе людей, продолжаются несколько часов подряд. Вспышка электрического фонаря осветила лицо и фигуру одного из танцоров — остановившийся взгляд, покрытые пеной губы… Я с трудом узнал человека, с которым разговаривал некоторое время назад. Превращение было поразительным: подъехавший на автомашине одной из последних марок мужчина средних лет в отлично сшитом европейском костюме представился мне на хорошем английском языке служащим одной из местных фирм. Теперь в луче фонаря содрогалась в эпилептическом танце фигура в набедренной повязке с копьем в руке.

Угли догорающего костра разровняли, и вот уже образовалась огненная дорожка длиной до двенадцати и шириной до двух метров. Один из танцоров, тот, что постарше, собирает дрожащих от возбуждения участников процессии и ведет их за собой к началу огненной тропы.

Раздается долгий, вибрирующий звук морской раковины. Толпа затихает, когда возглавляющий группу делает первые шаги. Босые ноги погружаются по щиколотку в тлеющие угли, а человек продолжает идти размеренным шагом. Тело его в напряжении, как если бы он шел над пропастью по неровной и скользкой тропе. На дорожку вступают новые участники, и затихшая на мгновение толпа зрителей снова разражается криками.

Одни идут молча, другие выкрикивают что-то, потрясая копьем или трезубцем. Пройдя до конца дорожки, они снова возвращаются к ее началу.

Наконец несколько человек выплескивают воду на горячие угли — хождение по огню закончено.

Я внимательно наблюдал за его участниками еще до начала церемонии. Все они были на виду, танцуя несколько часов подряд у костра, и я не заметил, чтобы кто-нибудь из них пользовался какой-либо мазью или жидкостью для предохранения ног от ожогов.

С тяжелым чувством покидали мы Катарагаму. Казалось невероятным, что в наше время еще существуют такие места, где религия заставляет людей идти добровольно на страшные физические мучения.

ЧАЙ, КАУЧУК И ПРОДУКТЫ КОКОСОВОЙ ПАЛЬМЫ

На этих «трех китах» держится почти вся экономика аграрного Цейлона. Они составляют более девяноста процентов его экспорта. Если внезапно по каким-либо причинам на остров прекратится подвоз продовольствия, в стране нечего будет есть. Расположенный в благоприятном климате Цейлон, когда-то полностью обеспечивавший себя продуктами питания, сейчас вынужден импортировать рис, мясо, рыбу, муку и многие другие товары.

Иностранные захватчики в свое время подорвали и свели на нет местную продовольственную базу, разбив на захваченных землях плантации экспортных культур. Вопреки пословице им удалось убить «двух зайцев» — заставить цейлонцев производить то, что выгодно колонизаторам, и покупать то, что колонизаторы считали нужным поставлять. Беспрепятственно ввозя на остров свои готовые промышленные товары, они не давали колонии возможности развивать свою собственную промышленность.