На земле московской

Нина вспыхнула, быстро зашагала прочь: поведение Виктора — неважный залог для хладнокровного разговора, да и вообще нужно ли встречаться для того, чтобы расстаться? Он, вероятно, так и понял это.

«Уйду на вечер куда-нибудь, вот и все», — раздумывала Нина, невольно ловя свое отображение в витрине магазина. В красном с белыми горошинами платье она нравилась сейчас самой себе, и легкое прихрамывание совсем не портило походку.

Лунин не оставил ей времени на колебания: уходить или не уходить, — он ворвался следом и с трагическим лицом заговорил, что он конченый человек, если она не согласится навечно связать их жизни!

— Да ты хоть присядь сначала, — с иронией сказала Нина в ответ на его высокий слог. И добавила: — Прежде чем связываться, развязаться нужно…

— Я знаю, я виноват перед тобой. Сегодня же я во всем признаюсь Фане.

— Нет, подожди, выслушай меня… Я не хочу портить жизнь твоему сынишке. И потом… надо выяснить наши чувства.

У него округлились и вмиг повлажнели глаза. Стол разделял их, и Лунин как будто был рад этому обстоятельству.

Нина внимательно всмотрелась в его лицо.

— Виктор, ты пьян! — с испугом вырвалось у нее.

— Не пьян, а выпил. С горя выпил. Ты пойми меня и прости. — Он потянулся за ее рукой, взял, прижал к щеке и затих. Он думал: сказать или не сказать ей правду об их отношениях, чем беспрестанно мучился последние дни.

Да, он — Виктор Лунин — сукин сын перед ней… Он испугался тогда ее протеза. И отец не пристыдил его, а настраивал против. И вот его — Виктора — настигло возмездие за преданную любовь! Он не любит по-настоящему ни жену, ни сына. И все-таки не так просто взять и уйти от них.

Нина сидела, выпрямившись, не отнимая руки, и с чувством жалости смотрела на склоненный затылок Виктора. Ему, очевидно, тяжелее, чем ей, ведь он вынужден лгать каждый день. А что стоит заглянуть мальчугану в глаза, полные наивного доверия к нему — отцу!

— Погибший я человек, Ниночка, — подняв свои пьяные глаза на Нину, заговорил Виктор. — Фанька подобру не отпустит, всю анкету мне испортит! Она такая.

— Так вот что тебя держит в нерешительности, — не ребенок, а анкета!

Нина вскочила. Кровь бросилась ей в голову. Подбежав к двери, распахнула ее.

— А ну быстрее, шагом марш! — закричала она с покрасневшим от гнева лицом.

Не взглянув на нее, Лунин вышел. Нина знала, как самолюбив Виктор, и ей вдруг сделалось не по себе, — может быть, еще не поздно побежать за ним, вернуть? Кто знает, возможно, потом она пожалеет, что прогнала его?

Так думала Нина, но не сдвинулась с места. Минуты через три, выпив валерьяновых капель, она взяла из шкафа Данилы любимую книгу, «Сагу о Форсайтах», и села читать. Нина надеялась, что чужие судьбы хотя бы на время отвлекут ее от болезненного самокопания в собственной судьбе!

Нина ошиблась насчет самолюбия Виктора Лунина, или ему было сейчас не до него: он предпринимал попытку за попыткой увидеться с нею и все изменить!

Он не лгал, когда писал в своих ежедневных письмах, отсылаемых по почте, что никогда даже не представлял себе, до чего бывает необъятна и нестерпима тоска по человеку!

Лучше, должно быть, было бы просто не читать их, а тотчас сжигать нераспечатанными, но у Нины на это не хватало выдержки. Она читала, хмурилась и весь вечер только и делала, что сидела в неподвижности и думала, думала.

Разумеется, Виктор не идеал человека, но в постоянстве любви ему не откажешь.

«Может, хватит мучиться и его мучить? Сказать — судьба, и будь, что будет. Постучится, — впустить…»

Нина вздрогнула от стука в дверь, поднялась, оглушенная радостным замешательством. Она была уверена, что пришел Виктор, — и не спросив «Кто там?», повернула в замке ключ.

Перед нею стояла женщина.

— Фаина Лунина, — отрекомендовалась незваная гостья, не протягивая руки.

Нина отступила в глубь комнаты: пусть заходит и пусть говорит, что ей нужно от нее.

Посетительница принялась всхлипывать, прикрыв глаза ладонью. Хозяйка дома пожала плечами: этого еще не доставало!

Она оглядела женщину: полная, в красном плаще, черные глянцевитые волосы забраны в пучок.

— Перестаньте плакать, — Нина чуть было не сказала «хныкать». — И садитесь.

Жена Лунина покорно села.

— Нина Александровна, умоляю вас, — складывая руки в молитвенный жест, заговорила она. — Верните мне мужа и отца Сережи… Я мать семейства. Он не нужен вам, вы всего-навсего забавляетесь Витей! Хотите, я встану перед вами на колени?

— Э-э-э, знаете что, бросьте-ка разыгрывать комедию. — Нина поднялась со стула. — Муж останется при вас. И мой совет вам: не унижайтесь, никогда ни перед кем не унижайтесь. Женщине это не к лицу.

— Учите меня, учите. Я такая молоденькая вышла замуж, — залепетала Фаина. — Прямо со школьной скамьи.

«Года на два меня помоложе, а воображает из себя несмышленыша!»

— Ну, нет, — ответила Нина, — в учительницы я вам не гожусь. И извините меня, я занята.

— Значит, я могу надеяться? — топчась у выхода, промямлила Фаина, останавливая на лице Нины свои большие, но не выразительные глаза. Просящая жалкая улыбка кривила ее губы.