На земле московской

Нина секунду помедлила, ей все мерещилось, что не может такая женщина ничего переживать по-настоящему, и только это подобие улыбки под конец немного выжало сочувствия.

Дверь захлопнулась, Нина осталась одна. Она могла быть довольна собой. У Фаины она наверняка оставила впечатление великодушной и гордой женщины! А дальше что? Жена вернется домой, и, кто знает, Виктор, возможно, будет всячески утешать ее, унижаться перед ней. В конце концов они помирятся. Да нет, Фаина не позволит себе ссориться с ним, ее цель — вернуть, удержать мужа. И Нина сама только что помогла ей в этом.

Виктор знал, куда отправилась жена, оставив на его попечение сынишку. Знал, но ничего не предпринял, чтобы остановить ее, — больше того, он подобно утопающему хватался за соломинку: а ну как встреча с женой пробудит в Нине ревность, и она не захочет потерять его?

Не видя от волнения стрелки на часах, он то и дело смотрел на них, то утешая себя надеждой, что Фаина принесет ему спасение, словно она пошла хлопотать за него, то впадая в уныние.

— Я, Витя, от нее, просила, чтобы она отпустила тебя, — ровным голосом проговорила жена, гладя голову подбежавшего к ней мальчика. — Ты понимаешь, у тебя семья…

— Дура! — закричал Виктор, нервно забегав по комнате. — Поздно схватилась, Нина прогнала меня. А я погибший человек…

Полными слез глазами Фаина смотрела на мужа. До чего же обидно прозвучал совет той женщины ни перед кем не унижаться!

«Ведьма она проклятая, приколдовала Витю… Всю жизнь ее любит…»

Виктор остановился, жена шагнула к нему, обняла его за плечи и, всхлипывая, стала говорить, что любит его и боготворит.

— Я все готова простить тебе, Витенька, как бы мне ни было больно… Разве она способна любить так самоотверженно, как я? Нет, и тысячу раз нет! Тебе с ней сразу не повезло и всю жизнь, я уверена, не было бы везенья. Ты вникни: она, по сути, неудачница. Сначала ногу оторвало, потом ты передумал на ней жениться. Затем на мужа — или кто он там ей — пришла похоронка…

— Ну, хватит, хватит, — совсем несердито остановил жену Виктор и то ли машинально, то ли намеренно опустил руку на ее волосы.

Чуть слышно вздохнув, Фаина притихла.

— Да, — помедлив проговорил Виктор, потрясенный любовью и прощением жены, — я крепко виноват перед тобой, Фаня. Представляю, сколько ты выстрадала!

Он приподнял ее лицо с устремленными на него глазами.

— Прости меня и забудь. Ты у меня необыкновенная, великодушная женщина! — добавил он с воодушевлением, впервые невольно сравнивая, как мудрено иногда ему бывало с Ниной и как просто с женой.

Глава 6

Всю войну Наденька прожила с бабушкой Аграфеной Егоровной, вернее, для девочки уже прабабушкой, и, Катя, положив себе за правило хотя бы раз в неделю навестить их, — твердо придерживалась этого.

Бабушка — есть бабушка, пусть не одержимая верой в бога и тем не менее, она могла пропеть вполголоса молитву перед сном или, садясь за стол, перекреститься, глядя в пустой угол.

С тех пор как Наденька помнила себя, она всегда понимала, что ее любовь и привязанность к маме совершенно иные, нежели к бабушке. Бабка вечно рядом, одевает и обувает, водит гулять, сердится, если внучка «не послухмянна».

Без слов ясно, такую бабушку поискать, — Наденька никогда не сменяла бы ее ни на какую другую. Остаться без бабушки даже на то время, пока она ходит в магазин, не взяв ее с собой, — большое огорчение. И страшно становится: а ну как не вернется!

Но мама — это что-то особенное. Ее редкие приезды — праздник для Нади, и для бабушки тоже. Странно, при маме получалось как-то так, что и капризничать не из-за чего! И, спасибо бабушке, — она никогда не жаловалась на нее хотя грозилась много раз.

— Вот лопнет мое терпение…

Терпение у бабушки, как видно, выдерживало, не лопалось, а время шло и шло. Даже сама бабушка говорила:

— Вырастешь, поумнеешь!

Хорошо устроена жизнь — все это сделается без Надиных усилий и стараний! Бабушка уверяла, что Надя растет по ночам, когда летает во сне.

Мама писала о ней дневник со слов бабки. Аграфена Егоровна, сетуя на слабую память, часто просила внучку напомнить ей, о чем рассказывать маме. Иногда это бывал ее разговор с куклой, услышанный бабушкой, а иногда неожиданно сказанное ею смешное словечко.

Мама редко, но читала дневник вслух, и тогда все трое смеялись.

В три с половиной года Наденька как-то незаметно, по кубикам с буквами и по большой географической Славиной карте, что висела на кухне, — выучилась читать и стала самой юной читательницей городской детской библиотеки.

Стоило посмотреть, с какой самозабвенной важностью она шествовала за руку с бабушкой обменять десятки раз прочитанную и, следовательно, заученную наизусть книжку, чтобы взять другую!

Когда небольшой запас местной библиотеки иссяк, мать стала привозить книжки из Москвы.

Рядом с чтением шла деятельная переписка с отцом. Слепленные бабушкой конверты уходили к нему каждую неделю. Наденька щедро одаривала отца своими цветными рисунками неизменных домиков, лучистого солнца и плоских человечков с растопыренными руками-палочками.