На земле Родоса

– Все, что я говорю, – продолжал Ферованти, – до боли всем знакомо. Все понимают, что надо что-то делать. Но не знают, что делать и ссылаются либо на человеческий пофигизм, извините за мой русский, либо на неодобрительность со стороны обычных граждан. «Кому это надо? Никто не оценит!». Мы должны действовать вместе. Мы, предприниматели. И действовать под единой эгидой, давая больше возможностей для развития обычным работягам. Говорят, эта страна может полагаться только на себя, свой народ, армию и флот. Это правда. Но нет ничего плохого, чтобы самый мелкий и бедный рус, трудился и копил монету. В заключение я хотел бы пригласить моего верного соратника… – не успев вызвать к трибуне Родоса, в зал неожиданно прошли сотрудники исполнительной власти вместе с тремя сотрудниками прокуратуры, держа в руках красную папку, и вменяя Ферованти обвинение в создании монополии и ведения мошеннической деятельности. На Аристотеля надели наручники, начали выводить из зала. На всех присутствующих это произвело ужас. На помощи было кинулся Родос, но чья-то рука, обхватив его грудь, остановила его.

– Не в этот раз, Комнин, – сказал Иосиф.

XXIII.

– Мальчик, – тихо промолвила акушерка, аккуратно выйдя из комнаты этажа, давая понять Родосу пройти в комнату к Ирине.

На часах тридцать три минуты.

В окружающей обстановке стоял глубокий, бездонный дух тишины. Свет от люстр ниспадал на середину комнату, не показывая хотя бы первых очертаний беременной Ирины, лежавшей на кровати в полной тени.

Муж медленно подошел к кровати. По позвоночнику пробежал холод и тяжесть. Чувства ранее неизвестные ему.

– Ирина, – тихо прошептал Родос, прижимая кулак ко рту и бесшумно всхлипывая, выпуская слезы от вида бессильной жены в бело-кровавой сорочке от родов.

Родос пал, будто ноги превратились в глину.

Он не верил, не хотел верить. Он слышал дыхание, слышал зов жены. Её рука, спавшая с пастели, звала к себе. Он здесь, он рядом. Ирина!

Бледная, в горячем поту, имеющая силы лишь взглянуть на мужа, Ирина протянула руку к Родосу, что склонился ей на грудь, видя пройденные страдания и муки рожденного ребенка. Она положила руку на голову мужа, заснув вечным сном в объятиях вечной верности так любимого ей грека.