На земле Родоса

С другой же стороны, стороны аппарата полицейских, стоял порядок и защита от буйства разгневанного народа. В оцеплении стояли такие же люди, такие же граждане страны. Некоторые из них и не думали об изменениях, свободах, отменах проводимой реформы. Дома их ждет семья, дети, за спиной кредит и ипотека. Куда деваться и где работать? Кто если не государство обеспечит сотрудника стабильностью денежных выплат и материально поддержит, дабы знать, что завтра наступит?

Никто не хочет проливать кровь, но каждый верит в свою решительную правду в неуступчивости противоположной стороне.

Сегодня капитан полиции Шпагин, командир отдельной роты патруля исполнял обязанности сдерживания толпы силами своей роты. Ему был лично отдан приказ полковником Стрелковым отодвинуть людей, и негласно начать давить мятеж в выделенном квадрате. Где-то жестче, точечно заполнять пригнанные автозаки, разделяя митингующих на мелкие части.

По личным убеждениям Шпагин хотел ослушаться приказа, не выдвигая своих людей на эти роли. Это был трудный выбор.

– Достаточно удерживать народ в одной позиции, – говорил он Стрелкову. – Поорут, побьют щиты и разойдутся. Не будет крови, сломанных рук или ног, не будет пострадавших.

– Перечить приказу – перечить собственной карьере, – ответил на это Стрелков, немедля удаляясь к другим командирам.

Другой бы не застаивался исполнить приказ и хоть как-то его обдумывать. Шпагин мялся. На чашу весов пала премия, медали, почет в глазах штабных коллег и начальства. Остается одно – выступить вперед.

Взгляд Шпагина переменился с колеблющегося на отторгаемый к протестующим, и с комком в горле он отдал приказ окружить протестующих, дав лишь тем узкий коридор для отступления. Масса людей, увидев как полицейские начали окружение, двинули скопищем назад, не давая возможность зажать себя в кольцо. Когти темного строя хватали людей, те бежали от них и помогали тем, кто попадал в эти самые когти. Немногие лишь решались давать бой, бить по щитам, отбирать дубинки.

Алексей, при бойне двух огромных волн, оказался в самой гуще целого потока, не понимая, куда разбегается народ. Над головой пролетали красные файеры. Образовалось густое задымление, сквозь которое бегали сотрудники и обычные граждане. Алексей понял, что забрел в клубах дыма, людей и криков.

– Менты! Менты! Бегите, сзади, – кричали рядом люди с безумными глазами. Глава семейства успел одного из кричащих проводить взглядом, как с тыльной стороны что-то ударило в голову.

XXII.

Сидя в одном из предоставленных кабинетов правительства, Родос читал сводку новостей, в которой прямо указывалось на недавнее ему знакомую личность. Новости о скупке нерентабельных фирм Иосифом не были для Родоса удивлением. Консолидировать эти фирмы, выпитывать все имеющиеся соки, ведя каждую шаг за шагом к банкротству. Это расчетливо-преднамеренные этапы по выжиганию верениц здешних экономик в погоне за состоянием. За Иосифом оставалось выжженное поле и куча денежных банкротских средств, висящих на счету его финансового института, пускающего огромные щупальца-транши к новым активам.

Иное ведение дел было за Родосом и Ферованти. Два предпринимателя выкупали то, что осталось после спекулянтских действий. Выкупалось все это практически за гроши, почти ничего не платя и медленно развивая и восстанавливая то, что было разрушено, тем самым сажая новые семена экономики окраины и родной вотчины. Иосиф, в их глазах, был чумой с набитыми карманами, не считающимся с потребностями жителей, желая без устали утолять ненасыщенный денежный голод. Их борьба друг с другом не велась в открытую, без лишних упреков и слежек. Дела решались административным укреплением частной собственности. От руководящих рук до рабочих низов, медленно, но верно.

– Родос, брось газету, – сказал, вошедший Ферованти, – там митинг, люди требуют изменений. Не отменят ли созыв?

Родос вскочил с кресла, подбежал к окну и видел толпежку сотрудников и граждан, ещё не зная, что в том водовороте без сознания лежит на асфальте его отец.

– Как? Почему? – воскликнул Родос, но сразу собрался. – Пусть это станет нашим символом объединения. В этот день необходимо принять устав конгломерата.

– Хорошо, тогда пойдем. Трибуна ждет. Люди внемлют. Мы верим в них, как ни один писатель России не верил. Для них русский человек был свином, который понимал язык силы, и только перед боязнью её начинал что-то делать.

– Вроде это Толстой, – сказал Родос, начав путь через коридоры к заседанию.