На земле Родоса

Только песнь и голос его никто не слушал, все поглощены сбором исчезающего соломенного счастья, почитаемого homo. Но помимо сбора, людей на этом берег терзали слепни, мошки, комары и мухи, которым не было предела и счета.

Из местных, кому не везло с непрекращающимся сбором соломы, бежал к неплодородной почве рядом, где проводился вечный танец камер, софитов, снятых видеороликов. Посреди этого танца, вкопанный в землю, размещался огромный объектив, на стекле которого проводили операции глупости, извлекая из черепной коробки камень тупости.

Танец несся вверх с пришедшим низким родом, отвергшим добродетель в жизни. Для этих людей не было иного, кроме низкой, бытовой, самой мелкой суетности, не мечтая сделать благость при дарованной жизни. Эта мелочность, этот узкий кругозор под шёпотом людишек соединялся, производя сильнейший гром, что разверзал в земле пропасти, на дне которых лежали склянки от бутылок спиртного. В эти пропасти кидались люди, присасывались к найденным бутылкам алкоголя среди склянок, продолжая шептать о самом банальном, несуразном и диком. Они и сами не замечали, как губы их сплавлялись с бутылью, а руки незаметно сковывались цепями безвольности и потери меры.

Мужчина в челне отторгаемо смотрел на них, узнавая в их случайных прохожих с улиц, забытых знакомых и тех, кто отвергал личностный потенциал в угоду быть в одной ноге с толпою. Он узнавал и тех, кто нарекал себя «не такой как все», придавал внешности пестрость, ярких цветов, поверхностных мыслей, угодных новой вехе. Их одежды, контрастно отличимые от соломенных людей, пляшущих людей и бытовиков добавлялись особыми линзами с фильтрами, сортирующих «таких» и «не таких», тем самым решая через их с кем им общаться и вести мизерные дела. За их манерностью, скрывались бледные строители, вкачивающие одной из барышень слизь в губы, что те распухали до земли, скрывая девушку.

– Все это быт, все ерунда.

Александр был беспомощен в движении лодки. Та по сильным волнам вела его на правый берег, и принесла туда, где обжигающий ветер оттолкнул его к земле, дав полностью раскрыть рубцы вулканического цвета на теле. Саша пал глазами к пустоте с горизонтом высокого холма и впечатанного в него античного храма из белого мрамора. Ему повстречалась вереница мужей, стесняемая очерченной местностью. Там проходил создатель Энеиды, там следы поэта в красном. Он плохо понимал, кто были эти люди, не ясно узнавая знакомость черт их, кроме двух…отца, обнимаемого матерью.

Найдя в себе силы встать с неплодородной земли, Александр испугался виду разверзнувшихся рубцов, нашел в лодке темное одеяние, накинул его, дабы не пугать окружающих и прошел к отдельной территории, куда проследовали родные. Их он уже не видел, но знал, куда они прошли, намереваясь встретить их там. Под одинокой отдаленной горой с разбитой церквушкой.

Разразился дождь. Александру пришлось ускорить шаг, так как капли задевали рубцы, вызывая неповторимую боль. Он обошел болота, опушку леса, выйдя к той самой горе.

Рядом ему никто не повстречался, место совсем безлюдное лишь одинокий гул стоял в церквушке, спрятавшейся в земле горы. «Возможно они там» – сказал себе Саша, и прошел внутрь.

Среди цветущего кипариса внутри церкви, холодных плит человеческого гения, что создал неповторимую настенную живопись, скрываемую от посторонних глаз в этом скромном помещении. Эти стены видели страдания, вбирали привычки людей, тосковали над нечто высоким. Они материально грубы, но вместе с тем привлекательны выразительной сдержанностью, вложенной архитектором.

В этой одинокой бессловесности были заперты жгучие слезы женщины над только что родившемся ребенком, что спелёнатым был положен на сено, как в кроватку. Позади их гордо стоял мужчина в черном.

Мужчина отошел от них, вышел на сломанный подмост, обращаясь ко всем пришедшим:

– Я ждал, и вы пришли.

Александр прошел внутрь святилища, стараясь найти родных. Он искал, оглядывался в собрание, но их не находил».

– Мама, – вдруг крикнул Саша, резко проснувшийся от дурного сна.

XXI.

Первые месяцы жизни в браке принесли новые силы семье. Ирина находилась в том положении, когда роды начнутся вот-вот. Анна с Алексеем в большей степени были заняты Сашей, чем Родос, который, по просьбе отца, вернулся к работе на земле.

Много времени ушло на думы того, как минимизировать предполагаемые негативные административные издержки. К дальнейшему развитию нужны были деньги. Родос же поступил иначе и вернулся к тому, чем занимался его отец – складировал хлопок, ухаживал за полем.

Единственное, в чем преуспел грек, стало знакомство с Аристотелем Ферованти. Таким же прозрачным прагматиком, которого затронули торговые войны стран на пике собственного развития. Ферованти пришлось продать часть полей, часть оставить в консервации до лучших времен. Выжидание неизвестного исхода и общие проблемы свели двух предпринимателей.