На земле сингалов и тамилов

В полнолуние людей бывало все же больше, чем обычно: на женщинах, возвращавшихся из храма, надеты белые одеяния, у девочек в волосах — голубые и розовые цветы лотоса. Были тут и юноши, не склонные смешивать удовольствие с бизнесом.

Кроме лодки-парома в ведении Агуриса находились еще две лодки. В одной из них помещались три-четыре пассажира, и она курсировала без помощи Агуриса. На лодке имелось весло и скорлупа кокосового ореха, чтобы вычерпывать воду, которая собиралась на дне.

У нас было немало различных плавучих средств, о которых я еще не упоминал. Одно из них — ангула, настоящий плот, составленный из двух лодок, скрепленных планкой с плодами хлебного дерева в качестве противовеса. У нее не было крыши, хотя, несомненно, сооружался навес, если намечалось длительное путешествие. Однако этого практически никогда не требовалось. Парува — идеальное средство передвижения для прогулок, которые обычно предпринимали всей семьей: либо вниз по реке, либо вверх.

Жена Агуриса, хотя и смирилась с участью быть супругой скромного перевозчика, тем не менее всегда претендовала на то, что у нее шестое чувство, которое предупреждало ее о надвигающейся беде или неприятностях по дому. Взять хотя бы случай с мужем.

— Однажды муж вел паруву по реке, усиленно работая веслами и мечтая о том времени, когда приобретет собственную лодку, — часто рассказывала Даяватхи. — Вот тогда-то и случилось непредвиденное: пытаясь провести через пороги лодку, он поранил руку. И никакие мази и компрессы не помогали. Посмотрите, она и сейчас висит словно подбитое воронье крыло. Теперь уже нечего мечтать о своем доме, покрытом красной черепицей, и о хорошей школе для детей. В тот день, когда произошло несчастье, я уже знала, что что-то случится, и когда принесли мужа, испускающего громкие крики и стоны, я не удивилась. Вот и сейчас, — продолжала Даяватхи, — я отказываюсь от батата, ананасов и даже горячей пищи, так как чувствую, что не избежать несчастья, горе все равно не минует меня. Когда я сказала об этом мужу, он отправился на поклонение в Катарагаму^[33] и там дал обет. Но я знаю, ничего уже не поможет — ребенок не проживет и неделю.

Дело в том, что недавно, перед родами, ее сын Сима уронил на пол изображение грозной индуистской богини Кали и осколки разлетелись по полу. Разве не ясно, что это значит?

— Теперь надо ждать нового горя, — говорила она. — Я чувствую это всем своим нутром и даже наблюдаю симптомы. На днях здесь был какой-то чужестранец, одетый в брюки, а на ногах у него были ботинки. Он курил сигареты и разговаривал по-английски. С ним были еще люди. За день они четыре раза переправлялись через реку. Это неспроста! Затем они тут прогуливались и постоянно указывали руками в направлении базара и гостиницы. Мне не нравится это! Не нравится — и все!

Агурис молча слушал жену. Он улыбался и старался как-то успокоить женщину.

— Все это ровным счетом ничего не значит! Не волнуйся понапрасну, дорогая. Я видел этих чужестранцев и слышал, о чем они говорили. Эти люди жили в гостинице и всю ночь играли в карты. Они приехали сюда из Коломбо на выходные дни, чтобы отдохнуть. Может быть, это газетчики, поскольку с ними фотоаппараты. Успокойся и приготовь чай, я хочу пить.

Но в его сердце закрадывалась тревога. Обычно предчувствия Даяватхи сбывались. Неужели его семье снова грозит какое-то несчастье?

НАЧАЛО КОНЦА

Если посмотреть с отвесного берега на Нилганту, то на некотором расстоянии от переправы, но в зоне видимости, увидишь старый, уединенный типа охотничьего особняка домик нотариуса. Поговаривали (видимо, так оно и было), что он отказался от адвокатской практики. Нотариус получал довольно устойчивый доход с плантаций и долю от прибыли на переправе, так как фактически являлся ее владельцем. Много лет назад он добился контракта на эксплуатацию переправы и теперь каждый год автоматически продлевал его.

Обычно после обеда нотариус любил немного посидеть в тростниковом кресле на веранде, лениво наблюдая за тем, что происходит на реке. Как всегда, возле него на скамье восседал Метхью. Время от времени каждый из них с подставки, которая стояла рядом, брал заранее приготовленный бетель — с орехом арековой пальмы и лимоном, надкусывал краешек его и отправлял в рот. Большая бронзовая плевательница находилась поблизости.

Для слуги жевать бетель из той же тарелки, что и хозяин, — явление по местным понятиям необычное. Но Метхью уже много лет находился в услужении у нотариуса и пользовался многими привилегиями. Его считали членом семьи, и ему многое разрешалось. По правде говоря, он был незаконнорожденным ребенком некоего пожелавшего остаться в тени гражданина.

Ни тот, ни другой не был обескуражен этим не совсем обычным рождением: первому приятно было ощущать себя патроном и другом, а второй довольствовался ролью товарища и доверенного лица первого.