На землях рассвета

Найко вздохнул и поднял голову, чтобы весь обзор его глаз заняло ночное небо. Вдруг они удивленно расширились — на востоке, словно рождаясь из снов, из зыбкого небытия на бесконечно далеком горизонте, взошли яркие звезды — сначала немного, потом неисчислимое множество. Он не знал точного размера кораблей, но отсюда каждый казался безразмерной точкой. Флот Тарены насчитывал 33 линкора, каждый из которых нес по 112 тяжелых ракет и 342 артиллерийских крейсера. У него перехватило дух при виде этой мощи.

— Мроо гораздо больше, только они темные и мы их не видим, — сказал Охэйо. Он сам казался темным силуэтом на фоне неторопливо плывущих звезд. — К счастью, пустоту между миров пересечь куда труднее, чем грань между светом и тьмой. Смешно, правда?

Найко не видел в этом ничего забавного. От исхода боя зависела его жизнь, жизни остальных и жизнь Охэйо тоже — но вот этого Аннит, казалось, не понимал. Он вел себя, словно в цирке — по крайней мере, его лицо не выражало ничего, кроме любопытства.

Вдруг бледно-черное небо озарили яркие сполохи взрывов. Вокруг сияющего созвездия флота вспыхнули разноцветные огненные шары — зеленый, фиолетовый, оранжевый, еще один зеленый…

— Это пока только ракеты, — сказал Аннит, — но Мроо уже сбросили маскировку. А у таренцев в рукаве туз. Погляди, — он протянул руку, указывая на что-то на крыше соседнего здания, как сначала показалось Найко. Потом он догадался посмотреть чуть выше.

Да! Вот бледное сияние, что разливалось подобно рассвету. За ним на северо-восточном горизонте появилось фиолетовое пламя, похожее на луч прожектора. Когда оно поднялось над крышами на три ширины ладони, вдруг стало светлее — словно там, за домами, взошло маленькое солнце. От их темных коробок побежали небывало четкие тени и когда, наконец, взошло то, что отбрасывало их, Найко отвел глаза, потому что крохотный ртутный диск слепил их. Он рос и его бесцветный свет разгорался все ярче. Вся улица купалась в нем. Найко мог сосчитать все снежинки у себя под ногами; он видел, что стальные плоскости ограждающих улицу стен ободранные и грязные.

— Что это? — спросил он.

— Генератор планетарной защиты, — ответил Охэйо. — Это найларская разработка, из новых. Его мощность — сто миллионов тераджоулей. В боевом режиме он может разрушить тысячемильную луну. Такое не каждый день увидишь.

— У Конфедерации есть связи с Найларом?

Охэйо пожал плечами.

— Что такое Конфедерация? Сто миллиардов людей на тридцати планетах из… не знаю, многих тысяч, наверное, заселенных Метрополией Мааналэйсы. А у Найлара населения за триллион. Они тоже враги Мроо. И более могущественные, чем мы. Неважно, какой у них общественный строй.

Найко не был противником коммунизма, но манеры Найлара внушали ему подозрения. Их главным оружием были пентагрианские фабрики — гигантские звездолеты-заводы, способные производить все, что угодно — в том числе, и новые пентагрианские фабрики. Когда даже одна такая штуковина длиной в милю и массой в миллиард тонн зависала над какой-нибудь планетой и с нее начинал падать чистый шоколад, всякое сопротивление найларским реформам обычно кончалось. То, что экономика при этом завещала долго жить и пентагрианские фабрики становились необходимыми, мало кого волновало. Это, конечно же, было несравненно лучше тотального геноцида Мроо, но идея о непротивлении злу насилием тоже не входила в число найларских добродетелей. Им нравилось помогать ближнему, но это вовсе не значило, что они не могут его убить, если их благотворительность отвергнут. Их корабли были небоеспособным мусором — те, что появлялись первыми. Но если сопротивление становилось серьезным, — появлялось что-нибудь вроде этого.

Генератор все поднимался и становился все больше и Найко уже видел, что это — целая крохотная галактика яростного алмазного сверкания. Она взошла в зенит, точно над ним…

А потом от нее во все небо развернулся пышный струящийся занавес — тончайшее плетение синих кружев, словно бы подсвеченных тончайшим розовым — от горизонта до горизонта, за считанные секунды. Найко ахнул, приоткрыв рот, как мальчишка — а небо над ним медленно менялось, розовый цвет растекался, густел, пока не залил весь небосвод с севера на юг. На его фоне иногда словно приоткрывался ослепительно-белый, как ледяные кручи, занавес, и Найко представал причудливый танец боя: казалось, яркий волшебный свет вдруг проливался на изысканные самоцветы, и они, рассыпая по небу снопы лучей, истекали радужными бликами. Ядерные взрывы вспыхивали как заходящие солнца, бросая на снег зыбкие тени, сначала белоснежные, а через несколько секунд кроваво-красные. Их свечение становилось коричневым, тускнело и угасало, но представление не прекращалось.