Здесь, в основном, хранились книги о первобытной жизни, почему-то особенно любимые им. Согласно неписаной традиции, все сочиняемые в мире истории не должны были противоречить друг другу и, по возможности, взаимно дополняться. Самая идея Вторичного Мира заключалась в том, чтобы совместными усилиями создать единую историю, столь многоподробную и разветвленную, чтобы постижение даже наиболее интересных ее ветвей потребовало бы всей жизни жителей Хониара… простиравшейся здесь неведомо как далеко в будущее.
Собственно, это было единственным выходом — что еще делать здесь, за Зеркалом Мира? А делать-то что-нибудь надо, так уж устроен человек…
Лэйми медленно шел между полок, словно ребенок по берегу моря. Многие книги он уже прочел, но содержание большинства было ему все еще совершенно незнакомо. Многообразие Вторичного Мира было невозможно исчерпать — новые истории появлялись в количестве несравненно большем, чем Лэйми успевал прочесть. Бессознательно он отбирал больше всего соответствующие его собственным мечтам и внутреннему миру, но даже их оказалось больше, чем он мог объять, так как мышление всех, кто оказался за Зеркалом Мира, было в чем-то сходным…
Многоподробный мир, рождавшийся в их воображении, был миром почти бесконечным (во всяком случае, — не имеющим четких границ), миром сумрачным, с вечной зеленоватой зарей, похожей на туманность, миром громадных черных деревьев и глубоких оврагов, миром заброшенных развалин, миром, в котором герои его историй (все, по странному стечению обстоятельств — молодые, симпатичные и почему-то едва одетые) брели по пустынным и неприветливым землям, то убегая от опасности, то в поисках того, что могло принести им счастье — из одной истории в другую, меняя по дороге своих создателей. Самые лучшие истории в Библиотеке были плодом коллективного творчества — ведь у кого-то лучше получаются страшные сцены, у кого-то — смешные. Вместе они отлично дополняли друг друга.
Лэйми знал, что в другом зале, на верхнем, шестом этаже Библиотеки есть множество карт Вторичного Мира, тоже очень подробно и тщательно исполненных. Самые большие занимали по четыре квадратных метра, и по ним приходилось чуть ли не ползать, изучая придуманные земли. Лэйми, впрочем, казалось, что Вторичный Мир на самом деле где-то есть, и они не выдумывают его, а просто как бы вспоминают. Это было приятно, ведь тогда оставалась надежда когда-нибудь оказаться там и пройти по его путям вместе с теми, кто так ему нравился…
Он очень любил изучать эти карты, бесконечные сочетания воды, гор и равнин, тысячи миль, умещавшихся под его ладонью, прослеживая по ним пути любимых им героев и представляя, куда еще они могут забрести.
Еще более интересными были попытки сложить из всех этих карт что-то единое, и даже не совсем безнадежные. Насколько он теперь понимал, Вторичный Мир был не планетой, а плоскостью, протяженность которой превосходила всякое воображение, миром вечной осени, многочисленные культуры которого давно обратились в развалины. И по ней на восток, к свету, сиявшему откуда-то из бесконечности, двигалась группа любимейших его героев — настолько любимых, что он не решался сам чем-либо дополнить их историю, собирая отдельные ее части, словно жемчужины. Они забрались на восток уже гораздо дальше всех остальных обитателей Вторичного Мира, и Лэйми следил за их путешествием с самого начала, от истока — на протяжении уже восьми с половиной тысяч страниц…
Эта история не была самой длинной. Другая, о путешествии девушки, идущей на юг, которая нравилась ему только чуть меньше, занимала тринадцать тысяч страниц и еще не была закончена. Еще одна, более странная и сложная, чем все остальные, история Одинокого Города, занимала то ли тридцать, то ли сорок тысяч страниц — во всяком случае, он до сих пор был где-то на ее середине, и продвижение по ней занимало его сейчас больше всего…
Так и не найдя ничего интересного, Лэйми добрался до стоявшего возле громадного окна столика и низкого кресла — любимого его уголка, в котором читаемые им истории глубоко переживались им. За окном бледный свет Зеркала Мира падал на могучую колоннаду древесных стволов. Здесь Лэйми сел, глубоко задумавшись.