На златом крыльце сидели

Шеф захрустел незамысловатым лакомством, буркнул:

– А в речку не скинули, испугавшись приближения стражников. Свистели, черти, точно оглашенные.

Ответом послужил согласный кивок.

Помолчали, думая каждый о своём. Из кучки рабочих бумаг под руку хозяину кабинета перекочевал мелко исписанный лист. Пылинка слетела с рукава Антона Никодимовича, сбитая точным щелчком.

Сыщик поднялся, под грузными шагами скрипнул дубовый паркет, на спинку кресла опустились толстые пальцы.

– О чём задумались, господин следователь? – оторвался от чтения старик.

– Через минуту я смогу дать ответ, связано ли ограбление с гибелью Двинова. Однако прежде спрошу вас сам.

От удивления руководитель всероссийского сыска нацепил пенсне, вопросительно дёрнул голым подбородком (царь Александр не поощрял ношение бород).

– Упоминаются ли в медицинском заключении следы яда?

– Кхм… Пока вы с доктором Захаровым… эм… отсутствовали…

Губы Поликарпова раздвинулись в иронической улыбке. Шеф продолжил с большей уверенностью:

– Помощник Марка Вениаминовича произвёл анатомическое вскрытие, и, если верить рапорту, смерть государственного мужа наступила в результате неприятия системой пищеварения продукта, именуемого арахисом. Нет, батюшка вы мой, никакой отравы…

– Замечательно, – удовлетворенно заметил сыщик. – Мы можем с точностью утверждать, что хищение ценностей из дома Семёна Николаевича не является мотивом убийства.

Товарищ министра навис над столом.

– Откуда такая уверенность? Извольте пояснить!..

– Всё просто, – пожал плечами Поликарпов, довольный разыгрываемой сценой. – Несчастный случай исключается по ряду обстоятельств: тарелка с вензелем, ежедневная дегустация подаваемых блюд…

– Верю-верю, продолжайте!

– Стало быть, случившееся – намеренное причинение смерти. Признайте, яд и проще, и надёжней. Убийца прибег к сложному механизму. Настолько редкому, что не остаётся сомнений, мы имеем дело с высокообразованным человеком. Наверняка вращается в самом козырном обществе. А значит…

– Бабьи побрякушки и драное манто ему необольстительны, – подытожил начальник, разрубив воздух ребром ладони. – Верно-с?

– В целом да, однако из ваших слов можно заключить, будто женщин следует вычеркнуть из списка подозреваемых.

– А это не так?

– Ни в коем случае. Просто драгоценности и меха здесь не играют роли.

Усы-сабли дрогнули в довольной ухмылке.

– Пре-вос-ход-но! Значит, негодяй – кто-то из домочадцев или гостей покойного сенатора. Немедленно возвращайтесь туда и посадите его на крючок!..

Поликарпов с достоинством поклонился, окрик раздался, когда до двери оставалось рукой подать.

– Вот ещё что. Обязательно допросите Милорадовича! И не забудьте отметить сие в протоколе.

Сыщик мягко, точно отъевшийся кот, развернулся на каблуках, взметнул холёную бровь. Товарищ министра сухонько рассмеялся, указательный перст скрючился в призывно-заговорщическом жесте.

Приблизившись к рабочему столу, Антон Никодимович взглянул на протягиваемый документ. Безликий канцелярский почерк складывался в чудовищное послание:

«Моё намерение неподвижно и освящено покойным моим благодетелем и государем. Твоего предложения прибыть скорее в Петербург я не могу принять и предваряю тебя, что удалюсь ещё дальше, если всё не устроится в согласность воле покойного нашего государя».

Подпись отсутствовала, но она и не требовалась. Строчки могли принадлежать только…

– Константин Павлович отрёкся?!

– Точно так-с, голуба. Как видите, мне состряпали точный списочек. Отсель простирается настоящая Россия! Генерал-губернатор более не в зените. Потому и настаиваю на его допросе.

Капля холодного пота скользнула по спине, трясущаяся рука выудила из нагрудного кармана платок, лоб пошёл испариной. Не от перспективы конфликта с нынешним владыкой столицы: в конце концов, он всего лишь подозреваемый. Дух захватывали грядущие перемены…

– После занесите бумаги в приёмную, оставлю визу. Так сказать, не в службу, а в дружбу!..

Пустой капкан

Филарета Милостивого, среда, вечер

После заката метель стихла, фонари выхватывали из темноты голубоватые сугробы, парковые скамьи нахлобучили пушистые шапки, легкий ветерок просеивал с ветвей ледяную муку. По занесенным тропкам фланировала чистая публика, бородатые извозчики – единственные представители народа в этой части Петербурга. Куда ни ткни – всюду дома превосходительств и сиятельств, таблички на чугунных оградах бахвалились именами купцов и государственных деятелей.

Держась освещенного пространства, по дорожке брели двое: коренастый господин при изящных усиках и лаковой трости и длинный, точно кавалергардская пика, обладатель клетчатого макинтоша с пелериной. Второй неутомимо месил снег, торя стежку для первого.