На златом престоле

Торжественно, под гудение колоколов, въехал Долгорукий в стольный город в сверкании парчи, в золоте и дорогих мехах. Шли с ним, блистая дорогим оружием, суздальцы и ростовцы, шли половцы, едва не впервые проходя через киевские Золотые ворота не ворогами, но друзьями, шли соузные туровцы, смоляне, северяне.

Выгнал Юрий из Киева митрополита Климента, ставленного покойным Изяславом, послал в Царьград[185] для поставления на его место грека Константина. Раздавал щедрой рукой волости своим милостникам — суздальцам, чем вызывал тупое озлобление местных землевладельцев. Многие из киевских бояр бежали в те дни из стольного — кто укрылся в своих сёлах, кто убрался на Волынь, а кто последовал за Давидовичем в недалёкий Чернигов.

В стольнокиевских княжеских палатах гремели бесконечные пиры, царило безудержное веселье, в других городах князья и бояре тревожились, судили-рядили, как им теперь быть.

Долгорукий занял Киев 20 марта, и уже на другой день поскакал в Галич скорый гонец.

Ольга торжествовала. Наконец-то отец её, опора её и защита надёжная, занял подобающее ему по праву место. Именинницей чувствовала себя галицкая княгиня. Велела учинить пир в своих палатах в загородном сельце, созвала всех ближних бояр, с утра стала наряжаться в лучшие одежды, крутилась перед большим серебряным зеркалом.

Поверх нижнего платья — камизы[186], с узкими долгими рукавами, перехваченными на запястьях золотыми браслетами, облачили свою госпожу проворные служанки-суздальчанки в ромейскую багряницу — столу[187] с широкими короткими рукавами едва не до пола. Поверх столы на голову и плечи велела Ольга надеть синего цвета мафорий с бахромой, ноги обула в красные сапожки с самоцветами.

Радовалась молодая княгиня, чуяла власть свою и силу, надменно вздёргивала голову, свысока посматривала на приближённых — вообще на всех вокруг. Что ей теперь даже и муж! Никуда не денется, пребывать будет отныне в тестевой воле. Ишь, ходит мрачный да задумчивый, всё размышляет, как да что. А что толку размышлять! Кланяться надо в пояс батюшке её — великому деяниями своими и ратями князю Юрию.

Ярослав зашёл к ней в бабинец, взглядом велел колдовавшей вокруг своей госпожи холопке выйти, повалился на лавку. Был он тоже одет нарядно, в голубой длиннополый кафтан, под которым видны были ворот и рукава нижней шёлковой сорочки нежно-розового цвета. Такой же расцветки был и верх парчовой шапки, окаймлённой опушкой меха желтодущатой куницы.

Княгиня тем часом заканчивала своё одевание.

— Прямь царица заморская, — усмехнулся, рассматривая её, Ярослав. — Вижу, рада.

— Как не радовать. Одолел ворогов всех батюшка. Топерича и тобе б порадовать мочно. Чай, никто на городки твои не позарится.

Ольга стала медленно натягивать на руки алые сафьяновые рукавицы с золотой прошвой.

— Ну вот, теперь не хватает токмо короны на голове, а так — вылитая базилисса! — Ярослав рассмеялся, следя за её движениями.

— А чем хуже! Волость обильная, свой двор имею.

— Имеешь. Думаю, и в дальнейшем иметь всё это хочешь. Говоришь, отец твой — мой покровитель добрый. Так вот, жёнушка дорогая. Дело к тебе есть. Ты уж наберись терпенья, постарайся да отпиши в Киев.

— Ведаешь ить, худо я пишу, — Ольга капризно надула губку.

— Ничего, пару слов всего и надо тебе начертать, — Ярослав поднялся, резко распахнул двери горницы, глянул в тёмный переход. Там не было никого. На стене чадил факел.

Он снова захлопнул двери. Жена недоумённо повела плечами.

— Что-то важное? — спросила она, обеспокоенно хмуря чело.

— Важное. Ворогов у нас с тобой обчих хватает. А главный из них знаешь кто?.. Молчишь?.. Иван Берладник, двоюродник мой — вот кто!

Ольга невольно вскрикнула, но сдержалась и через силу улыбнулась.

— В порубе он сидит у князя Юрья, — продолжил Ярослав. — Вот и напиши отцу своему, чтобы привезли Берладника в оковах в Киев и в мои руки отдали. А уж я решу, как с ним поступить.

Ольга насупилась, стала нервно кусать уста. Праздничного настроения её как не бывало.

— На что он тебе надобен? Сидит, и пущай сидит в яме вонючей. На что тебе заботы лишние? — стараясь выглядеть равнодушной, снова передёрнула она плечами.

— Будет Берладник в моих руках, спокойней мне будет. А так... непостоянен твой отец... Возьмёт да отпустит его.

— Так может... ты бы сам батюшке отписал. С тобою он согласится. А я... — Ольга наклонила голову к плечу Ярослава. — Меня он может не послушать.

— Ладно, пусть так, — кивнул князь, согласившись с её доводами.

На том разговор и закончился. Ольга вдруг вспомнила о страшном евнухе Птеригионите. Сейчас ей очень сильно мог пригодиться этот неприметный маленький человечек.

ГЛАВА 29

Ходил-бродил маленький человечек по торгу, щупал костистыми перстами дорогие заморские ткани, причмокивал языком. Торговался визгливым дребезжащим голоском, доставал из сумы серебро нехотя, с сожалением.

Купил, наконец, нужный отрез ткани, засобирался сразу, подошёл к своему притулившемуся на краю торжища возку. Тут вдруг окликнула его, потянула за рукав свитки некая молодица в белом саяне[188]. Молвила тихонько: