На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

Погода стояла туманная, с частыми моросящими дождями. Несмотря на это, мы без устали бродили по живописному, но грязноватому городу, который давал временное пристанище толпам приезжих, направлявшихся на Камчатку, Сахалин и Охотское побережье, а также возвращавшихся оттуда в родные места. Заметную часть местного населения составляли китайцы и корейцы — в основном ремесленники, торговцы зеленью, носильщики, грузчики.

Продовольственные магазины пустовали, и колбасно-ветчинная бутафория, выставленная в витринах, подчеркивала убожество пустых полок.

Питание в ресторанах «Золотой Рог» и «Версаль» было нам не по карману, и поэтому мы я основном переключились на рынок. Он сверкал всеми цветами радуги: овощи, рыба, крабы в изобилии, «навалом» лежали на длинных деревянных настилах, радуя взор.

Рынок позволил нам сравнительно легко разрешить довольно сложную в те годы проблему питания.

На Семеновском базаре шумела разноголосая многоязычная толпа. Здесь была знаменитая владивостокская «толкучка», на которой можно было купить все, начиная от штанов и кончая бриллиантами. Бриллиантов мы по скудости средств не покупали, но кое-какие предметы обихода приобрели. Некоторые отдали дань базару, поплатившись собственными кошельками: уголовного люда во Владивостоке было более чем достаточно.

В самом центре города, на Миллионной улице; находился целый квартал домов с бесконечными переходами, тупиками, закоулками, клетушками и каморками, образующими сложный лабиринт, из которого «чужому» невозможно было выбраться. Это была так называемая Миллионка — владивостокский вариант московской Хитровки. Здесь были потайные опиекурильни, «веселые домики» и прочие разномастные развлечения «для курящих». Милиция сюда не рисковала заглядывать, во всяком случае небольшими подразделениями. Мы с некоторой опаской обходили Миллионку, не рискуя ознакомиться с ее внутренним содержанием.

Зато с интересом посещали мы китайский театр с его неприемлемой для европейского уха шумовой музыкой, любуясь прекрасной мимической игрой артистов, одетых в красочные одежды.

Основным его репертуаром был китайский сказочный эпос. Представления длились несколько часов подряд. Публика приходила и уходила, а во время действия не только смачно грызла кедровые орешки, но и выпивала и закусывала.

Наконец настал день отъезда. 22 июня мы погрузились на старый ржавый пароход «Днепрострой». Это был ветеран времен первой мировой войны. Предприимчивее американцы во время войны пекли их как блины для перевозки грузов из США в Европу. Большая часть Тихоокеанского торгового флота была укомплектована такими купленными в США пароходами, которые имели названия, оканчивающиеся на «строй», — «Днепрострой», «Свирьстрой», «Волховстрой», «Ангарстрой» и т. д.

Для пассажиров в ржавом трюме были наскоро сделаны трехэтажные нары, на которых вповалку теснились мужчины, женщины и дети. Однако этих «удобств» хватало далеко не на всех, и некоторая часть «бездомников» располагалась прямо на палубе, среди мешков, ящиков, тюков сена, колес и прочего груза, которым она была забита до отказа.

Несмотря на примитивность быта, мы в общем чувствовали себя недурно. За время пути члены экспедиции ближе познакомились друг с другом. Развлекались как умели. Вначале развлечения носили активный характер — прыжки, борьба, спортивные упражнения. Затем наступил период увлечения шахматами. Был организован шахматный турнир. Любители карточной игры с увлечением сооружали многочисленные вариации пулек. Каждый по-своему проводил часы вынужденного досуга.

А вокруг расстилалась теряющаяся в сероватой дымке тумана зеленоватая, покрытая рябью невысоких волн поверхность моря. Иногда туман настолько сгущался, что видимость не превышала десятка метров, и тогда пускалась в ход сирена, издававшая через короткие интервалы времени глухие басовитые звуки.

Были и ясные, солнечные дни, когда палуба покрывалась копошащейся массой людских тел. Погода большей частью стояла тихая, и только временами свежий ветер, достигавший четырех-пяти баллов, заставлял кое-кого, в том числе и меня, тосковать о твердой почве под ногами.

Не знаю, что было бы с нами, если бы начался шторм. При той загруженности палубы, какая была на «Днепрострое», это грозило катастрофой.

На восьмые сутки «Днепрострой» вошел в бухту Нагаева.

С жадным любопытством рассматривали мы открывшуюся перед нашими глазами панораму. По небу медленно плыли темные, переполненные влагой облака, которые время от времени разражались мелким, моросящим дождем. По обеим сторонам длинной узкой бухты высились покрытые лиственничным лесом и зарослями кедрового стланика каменистые склоны угрюмых сопок, вершины которых утопали в густом сыром тумане. Кое-где на склонах белели большие пятна нерастаявшего снега. Впереди виднелся невзрачный поселок, состоявший из двух-трех десятков низеньких строений.

Загремела якорная цепь, и пароход остановился в полукилометре от берега.