На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

Время было позднее — вот-вот в тайге начнется весенняя распутица. До ее наступления нам надо было добраться до Горного управления, находившегося в 400 километрах от Магадана, в среднем течении Оротукана. Там нам должны были обеспечить дальнейшее продвижение.

Из Магадана я взял с собой прораба-поисковика — своего старого знакомого Алексея Николаевича Успенского. Он раньше работал смотрителем разведочных работ на Среднекане и тоже только что вернулся из отпуска. Алексей Николаевич — высокий, слегка рыжеватый, невозмутимо покуривавший вечно торчащую изо рта трубочку, спокойный, рассудительный и молчаливый.

Больше всего нас беспокоило, успеем ли мы до наступления ледохода перебраться на противоположный берег Колымы. Нам сообщили, что пока еще Колыма не тронулась, но до вскрытия ее остаются считанные дни, а быть может, даже часы.

По Оротукану почти во всю его ширину с шумом бежала верховая вода, а так как зимняя дорога переходила с одной стороны русла на другую, нам много раз приходилось переезжать его. Вода местами доходила лошадям почти до брюха.

Проехав километров двенадцать, мы с удовлетворением увидели, что опередили движение воды. Перед нами лежало заснеженное русло Оротукана. В пути нам пришлось немного задержаться, чтобы дать отдых уставшим лошадям, и к Спорному мы подъезжали в предвечерних сумерках. Только что мы перебрались на противоположную сторону Оротукана по запорошенной снегом поверхности — льда, как вдруг услышали какое-то всхлипывающее бульканье. По руслу журча побежали сначала струйки, затем потоки и, наконец, каскады воды, которые в несколько минут превратили сухое русло в бурный, бушующий поток.

Расторопный начальник оленьего транспорта Сыромятников, предупрежденный по телефону, успел подготовить к нашему приезду оленей, и рано утром 15 мая мы отправились в дальнейший путь. Идти пришлось целиной, торя дорогу по раскисшему снежному покрову. Мы шли цепочкой, с трудом вытаскивая ноги из кисельного месива талого снега. За нами, хрипя и задыхаясь, с трудом тащили нарты худые, измученные зимними перевозками олени. Солнце струило с неба потоки жарких лучей. Любители загара шли раздетые по пояс.

Мы спешили изо всех сил, но все же, подойдя утром 17 мая к Колыме, увидели, что она уже вскрылась. Пришлось сгрузить вещи на берегу, разбить палатки и, отправив обратно оленей, искать выход из положения. Выход же был только один. Надо было как-то добираться до Хатыннаха и просить Краснова помочь нам перебросить груз конным транспортом.

Напротив нашей стоянки в Колыму впадал небольшой ключик Бюченнах, в устье которого виднелось несколько небольших бараков. Там раньше велась золотодобыча. Сейчас на ключе оставалось только два или три человека, причем у них была лодка. После небольшого совещания было решено, что мы с Успенским отправимся на Хатыннах договариваться с Красновым, а Котов подготовит грузы обеих партий для переброски их вьючным способом, чтобы не задерживать лошадей, которых пришлет Краснов.

На небольшой утлой лодчонке, которую нам любезно перегнал один из обитателей Бюченнаха, мы с Успенским переехали на противоположный берег Колымы и быстро зашагали по раскисшему зимнику, ведущему на Хатыннах.

Дорога на Хатыннах

Нам предстояло пройти около 100 километров. Дорога была не из легких. Особенно трудной показалась она Алексею Николаевичу: у него и комплекция немного «сыровата», и темперамент не тот, а главное, годы дают себя знать — ему ведь уже под пятьдесят. Он частенько отставал и время от времени облегчал душу крепкими забористыми выражениями. Да и как не выругаться, когда вокруг густые заросли, кочкарник, раскисшие болота и огромные пятна пропитанного водой снега, который проваливается под ногами, каждый раз заливая за голенища новую порцию ледяной воды. Какой-нибудь крошечный болтун-ключишко, у которого летом с трудом выпросишь воды для чая, теперь бунтует, ревет и бесится, норовя сшибить тебя с ног и унести в тартарары. Ключи побольше были уже почти непреодолимой преградой.

Нам приходилось делать нехитрые мосты через все эти большие и малые потоки: рубить растущие на их берегах деревья и по ним перебираться на другую сторону, Успенскому тяжело достается переход по этим, с позволения сказать, мостам. Сначала он пытается, по моему примеру, своим ходом перейти по шатающемуся бревну на противоположный берег, но нервы его не выдерживают, и он после двух-трех робких шагов возвращается обратно. Немного постояв, он решительно машет рукой и либо на четвереньках, либо сидя переползает на другую сторону, не выпуская изо рта своей неизменной трубочки.

Зимняя дорога отчетливо выделялась на местности широкой полосой густо рассыпанного овса — след зимних перевозок. Задевая за кусты и деревья, непрочная упаковка не выдерживала, рвалась, и овес беспрерывной струйкой высыпался на землю, оставляя заметный след, который четко обозначал дорогу.