Солнце уже начинало склоняться к горизонту, а мы все еще шли по унылой однообразной равнине, устало хлюпая натруженными ногами. Стало подмораживать. Впереди послышался глухой шум, который по мере нашего приближения становился все громче и громче. И вот наконец показался берег какого-то большого ключа, который с гулом и клёкотом мчал свои вспененные воды по широкому руслу. Здесь уже не перебросишь на противоположную сторону спасительное дерево-мост. Мы грустно брели вдоль берега, но, увы, подходящих для перехода мест не было видно. А на противоположной стороне из-за небольшой рощицы, как будто поддразнивая нас, к небу поднимались синеватые струйки дымков, говорящие о жилье, ночлеге и отдыхе.
В одном месте поток, встретив большую наледь, разбился на несколько отдельных русел. Здесь мы и решили перебрести его.
Крепко взявшись за руки, мы после нескольких бесплодных попыток с большим трудом, по пояс в воде, наконец добрались до противоположного берега. Иззябшие и мокрые, лязгая зубами, потрусили мы к жилью — небольшой дорожной командировке. Ее начальник устроил нас в своей маленькой конторке, и мы, поужинав и напившись чаю, крепко уснули.
На следующее утро, распростившись с гостеприимным хозяином, мы вновь зашагали по раскисшему зимнику.
Вечер застал нас на берегу Ат-Юряха, довольно крупного притока Колымы. Нам говорили, что осенью через Ат-Юрях был перекинут мост, однако весенним паводком его снесло. Перед нами встала трудная задача — переправиться на ту сторону. Решение ее мы отложили до утра, а пока что, выбрав местечко посуше, разложили огромный костер и, поужинав горячим чаем с галетами и сгущенным молоком, попытались уснуть на прогретом галечнике. Однако ночь была слишком холодная. Снизу нас припекало, сверху, наоборот, примораживало. Мы на короткое время впадали в зябкую полудрему, беспрерывно переворачивались с одного бока на другой и, наконец, видя, что уснуть все равно не удастся, взялись за изготовление маленького плотика, который должен был перебросить нас через бурный Ат-Юрях.
Теоретически мы знали, как вяжутся плоты, но теория и практика — разные вещи. Теория, как известно, — это «как сшить сапоги», а практика — «сшить сапоги». Воплотить на практике наши теоретические познания оказалось нелегко. Особенно трудно досталась нам вязка плота с помощью распаренных тальниковых прутьев. Начав работать в два или три часа ночи, мы закончили наше сооружение только к девяти часам утра. Выглядело оно не особенно солидно. Плот был собран из шести пятиметровых сухих тополевых бревен, соединенных тальниковыми кольцами с двумя поперечинами — ронжами. Весел у нас не было, их заменяли длинные шесты. Сделав на плоту небольшой помост, мы положили на него наши рюкзаки и, оттолкнувшись от берега, отдали себя во власть стихии.
Течение подхватило плот и быстро помчало вниз. Плот вел себя превосходно, и сердца наши радовались при виде того, как основная струя постепенно приближает нас к противоположному берегу. Однако на полпути плот внезапно стукнулся о коряжину и… стал распадаться на составные части, Мы с ужасом увидели, как вниз по течению, покачиваясь на волнах, поплыли кольца, связывавшие бревна.
К счастью, авария произошла на отмели. Стоя по колени в мутной, бешено несущейся воде, мы, с трудом удерживая остатки плота, принялись за ремонт. Уцелевшие кольца были перевязаны, к ним добавлены наши пояса, и разрозненная, разъезжающаяся в разные стороны груда бревен вновь обрела облик плота. Взобравшись на него, мы поплыли дальше, ежеминутно ожидая аварии. Белопенная струя поднесла нас к берегу, крепко ударила о него, и хотя мы оба кувырком полетели в воду, но все же успели и сами выбраться на берег, и спасти вещи.
В общем все обошлось благополучно, и наш дальнейший путь практически проходил без происшествий. На третий день к вечеру мы добрались до Хатыннаха.
Краснов встретил нас очень тепло и быстро организовал конный транспорт. Через несколько дней все было переброшено на Хатыннах. Первый этап пути был благополучно завершен.
Началась сложная процедура подготовки ко второму этапу. Несмотря на старую дружбу и теплые взаимоотношения (мы вместе зимовали в Усть-Среднекане в 1931 году), Краснов беспощадно сокращал наши заявки по всем пунктам. Объективно рассуждая, винить его было не за что. Он сам испытывал во всем острый недостаток, ему надо было в кратчайший срок наладить золотодобычу в совершенно новом районе. Нам, однако, от этого легче не было.
Ссылаясь на то, что в полевые партии заброшено в достаточном количестве все необходимое, он выдал нам на дорогу месячный запас продуктов по очень скромным нормам, а также кое-какое снаряжение и оборудование в дополнение к привезенному из Магадана. Больше всего я был рад тому, что получил от него хорошего промывальщика — заключенного с забавной фамилией Кулеш. Он был мне выдан под расписку на мою личную ответственность.
Теперь я был спокоен. Имея прораба и промывальщика, можно было начать работу в любых условиях.