На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

Посоветовав ему для его же блага рассказать обо всем без утайки, я узнал, что настоящее его (настоящее ли?) имя Корнеев Николай Иванович, что бежал он не из Магадана, а с Оротукана, где заведовал в одном из лагерных подразделений хозчастью. Бежали они втроем. Спутников своих он потерял по дороге, отстав от них. Осужден он был в 1934 году за мошенничество на восемь лет. Вообще метаморфоза произошла удивительная и последняя ли, бог ведает, так как Петр позже рассказал мне, что Алексей уже несколько раз менял имя и фамилию, успел побывать на строительстве Беломорканала, но бежал оттуда.

Пришлось переменить отношение. Характеристику я оставил прежнюю, изменив только имя и фамилию. Жаль мне было его, дурня этого, такого молодого и уже насквозь гнилого парня, слишком слабовольного, чтобы противиться влиянию блатного лагерного окружения. Алексей собрал свои скудные пожитки и, понурив голову, отошел в сторону.

А Николай, его приятель и старший наставник, взяв в руки винчестер, с явным сознанием собственного достоинства сказал, садясь на лошадь:

— Ну, Алексей, вот тебе мой сказ: езжай сзади якута и ни на шаг в сторону. У меня, брат, разговор короткий. Я с тобой церемониться не буду. Есть задание доставить тебя к начальнику заставы, и я доставлю тебя живого или мертвого. Постарайся доехать живым.

Соловьев-Корнеев попрощался с нами, сел на лошадь, и печальная кавалькада медленно двинулась вниз по долине Мяунджи.

Мы становимся жертвами агрессии

Работа на Мяундже подходила к концу. Оставалось сделать еще один бросок — провести маршрут по ее правобережью в нижнем течении с выходом в бассейн Аркагалы. Успенскому надо было закончить опробование некоторых правобережных притоков, которые были оставлены на конец работы. Я вдвоем с Николаем отправился в завершающий трехдневный маршрут. Встреча с поисковым отрядом намечалась на стрелке Аркагалы и Мяунджи, где была восхитительная поляна, окаймленная пышной растительностью.

Николай вернулся несколько дней тому назад с опозданием на трое суток. Он рассказал, что его задержал начальник заставы. Сейчас застава снята и отряд уехал, увезя с собой Алексея, с которым после ознакомления с моим письмом обращались неплохо.

Перспектива идти в маршрут «на правах коллектора» пришлась Николаю по вкусу. Однако после первого же дня лазанья по крутым сопкам он стал на чем свет стоят проклинать свою горькую долю и осыпать упреками злосчастную Колыму.

— Будь они прокляты, горы эти, чего я не видел в них, — ворчал он после каждого подъема, а их было в нашем маршруте немало.

В этом завершающем маршруте нам пришлось несколько километров идти вдоль русла Аркагалы. Повсюду среди русловых отложений, на отмелях, косах и прибрежных участках в изобилии лежали куски, обломки и глыбы каменного угля, большей частью выветрелого, но чистого, без прослоек пустой породы. Стало ясно, что где-то недалеко есть выходы пластов каменного угля, возможно образующих достаточно крупное месторождение.

Усталые, но удовлетворенные, подошли мы к устью Аркагалы. Наши давно должны были приехать. Между тем нигде не было видно следов палатки. Ни дымка, ни звука. Вокруг стояла могильная тишина. Мы были в глубоком недоумении. Место нашим поисковикам хорошо знакомо, и спутать его с другим местом они не могли.

С большим трудом разглядели мы наконец угол палатки, чуть видневшийся среди густых пурпурно-желтых зарослей тальника.

На мой призывный клич испуганно выглянула бородатая физиономия Алексея Николаевича. На обычное приветствие: «Здорово, старина! Как дела?» — не последовало столь же обычного ответа: «Здравствуйте, Борис Иванович, все в порядке». На этот раз Успенский безнадежно махнул рукой и, мрачно насупившись, ответил, что дела неважные.

Дела действительно оказались неважными.

После нашего ухода Алексей Николаевич с Петром, заседлав двух лошадей, отправились провести опробование последнего неисследованного притока Мяунджи. Они собирались закончить эту работу дня за два и взяли с собой запасную палатку и кое-какое снаряжение. На стане остался только Семен с прочими конями, которые мирно паслись неподалеку. Такая обстановка вполне устраивала Семена. Тихо посасывая трубочку, в мирном созерцательном настроении, он мог просиживать долгие часы, время от времени впадая в легкую дремоту.

Стояла хорошая погода. Ярко светило уже не знойное, а только теплое осеннее солнышко, и наши путники отправились в путь в радостном предвкушении того, что это последний маршрут по притокам Мяунджи, что полевой сезон заканчивается, причем с хорошими результатами.

Они и не подозревали, что за ними из густых зарослей следят две пары чьих-то зорких недобрых глаз. Эти глаза все внимательно высмотрели. Они установили, что часть работников партии, т. е. мы, ушла с рюкзаками на спинах, что остальные уехали на конях и что в лагере остался только один Семен, у которого есть огнестрельное оружие.