Nabat_1

— Хотите сказать, -— Вы русский

Уже три года, ную веру.

— И это говорит служитель Православной церкви? — гримасу гость. — Еретик...

Знаете, господин хороший, я говорил вам уже, что к Церкви не отношусь и помочь вам не могу, ибо

а вам бы лучше к другим обратиться.

— Я сам знаю, куда обращаться, — с угрозой произнес гость. — Я передал вам просьбу истинно верующих христи­ан помочь им. Отказываетесь, так и скажите.

— Так и сказал: помогу истинно верующим, а не заблуд­шим.

Пришелец вынул руки из промежности и поставил кулач­ки на колени. Положение для него оказалось без запятых, а санкцию свыше получить надо.

— Поедете со мной, — нашел он выход.

— Не бузите, — спокойно одернул его Пармен.

— Это вы бузите.

— Еще нет.

— Тогда пошли, — поднялся пришелец, а Пармен в ответ демонстративно повернулся к нему спиной. Не долго думая, гость сунул руки Пармену под мышки, намереваясь рывком поднять его на ноги. — К Судских хаживали сами, к нам — поможем.

Он даже не понял, что произошло в следующий момент. Монах чуть уклонился влево, железные тиски пришельца раз­двинулись, а сам он обнаружил себя на каменном полу. За­тылком он чувствительно приложился к каменной плите, лежал с пламенной искрой в глазах. Очухавшись, он вско­чил, искря глазами, и встретил угрюмый сторожащий взгляд монаха.

— Не советую боле. Это и есть русская буза. Она покреп­че будет кунг-фу и прочего, русскими богами дадена, потому и необорима.

Единоборство проиграно. «Испугался бесенок и к деду...»

Действительно, стоит доложиться обо всем Воливачу.

4 — 18

Воливачу никогда не удавалось скрывать эмоции. Он от­менно разозлился на Сыроватова, орал, махал кулаками, об­зывал его мудаком, которому не в чекистах служить надо, а за коровами лепехи убирать. Орал Воливач и матерился так, будто на дворе сталинская эпоха и мат с кулаками — первей­шие двигатели прогресса.

Выгнав его из кабинета, он попутно вставил пару неза­служенных пистонов своим помощникам, велел оставить его в покое или он разгонит всех к чертовой матери, а то и засу­нет их в энное место у этой матери.

Отдышавшись от душившей злости, он присел на обыч­ный стул у стола заседаний. Почему-то стало безразличным свое кресло и даже удобный диван в комнате отдыха.

Воливач впал в прострацию, понуро опустив голову. Дело его жизни давало ощутимую трещину. Столько замыслова­тых комбинаций проведено, столько хитрющих шагов сде­лано, и вот он весь голый на обозрении тех, кого дурачил. Переиграли его терпением.

Дело его жизни... Вряд ли кто догадывался, каких трудов стоило направить выздоровление страны в нужное русло. Гре­чаный может приписывать себе успехи, Гуртовой — себе, и только он, подобно кукловоду, знал любую веревочку, ни­точку, за которые дергать в нужный момент. К чему слава, он перехитрил всех, быть режиссером интереснее, чем заглав­ным артистом. Мудрая сталинская школа.

В молодости он вывел для себя главное правило. Публика восторгается звездами кино и театра, певцами, танцорами и не желает знать тех, кто зажигает эти звезды. Актеры всегда декламировали чужие мысли. Чаще всего они были глупца­ми по жизни, скоморохами — кичливые кумиры толпы. За­вороженная глупостью толпа движется в направлении, указанном умными режиссерами. Ведут ее скоморохи по ве­лению невидимого Бога. Александр Македонский завоевал полмира не силой меча и умом полководца, он подчинился естественному ходу событий, подчинился гласу свыше.

Не труды философов повлияли на Воливача в юности, а слова профессора медицины, когда Витя Воливач надумал стать врачом: «Болезни предопределены! Одному уготовано маяться желудком, другому — почками, третий — потен­циальный носитель рака. Случается, люди ничем не болеют или справились с целым букетом. Это исключения!» «Что же является правилом?» — спросил его любознательный перво­курсник после лекции. «Каждым человеком управляет пла­нета, его личная по гороскопу. Зная особенности ее, можно без труда рассчитать параметры предполагаемых заболева­ний, грамотно сделать диагностику и профилактику. Болезнь лечат, когда ее еще нет».

Это запало в душу Вите Воливачу, но спросил он о другом: «А чем больна сама Земля?» Профессор посмотрел на него с особым вниманием: «Умный вопрос, юноша. — И за ответ про­фессор еще пять лет назад потерял бы голову, но была оттепель, конец пятидесятых: — Земля неизлечима, начало ее болезни прозевали с появлением христианства. До этого все почитали бога-Солнце всяк по-своему, и вдруг появился богочеловек. Если растение тянется вверх, это закономерно; принуждать жить его в темноте, значит, ослабить жизненные силы и продукт его ро­ста будет ядовитым». «Но прогресс! Он ведет человека вперед! Вверх!» — захлопотали вокруг говорливые молодые умники. «Абсолютно верно! — остановил их профессор. — Скормите корове стебли проросшего картофеля и убедитесь в силе вашего прогресса». — «Она сдохнет!» — «Как и все мы», — развел руками профессор.