Москва переживала последние часы перед поздним зимним рассветом, хмурая и невыспавшаяся.
— Подъезжаем, — разбудил шефа Левицкий.
— И чудесно, — потянулся на заднем сиденье Судских. Достал из карманчика в спинке сиденья бритву-жучок и стал меланхолически водить по щекам.
Дача УСИ в Переделкино представляла собой кирпичное сооружение в два этажа с башенками и эркерами. Когда-то им владел маститый писатель, уверивший в незыблемость советской власти, на приличный гонорар за песнь во славу этой власти он отстроил особняк. И выдохся. Особняк перекупил нувориш-банкир. И тоже выдохся. УСИ без напряга выкупило особняк.
Охрана вычистила подъездную дорожку, и «Волга» после надрывной езды по трассе лихо вкатила прямо в распахнутые ворота.
— Чаем напоят? — осведомился Судских у старшего после его доклада о том, что происшествий нет, гости всем довольны.
— Обижаете, Игорь Петрович, — напустил обиду на лицо старший. — Как раз к завтраку.
— Держи, — сбросил пальто, а там и пиджак с рубашкой Судских на руки старшего. — Красиво жить не запретишь! — И взялся натирать себя свежим снегом, покрякивая и довольно охая.
Триф встретил его у кухни-столовой. Поздоровались.
— Угощайте, Илья Натанович.
—
— А где наша Марья? — спросил Судских, оглядываясь в столовой.
— Ночует, — кратко изрек Триф. — Сутками ночует у себя в комнате.
— Оклемывается, — добавил старший охраны.
— Пусть, — кивнул Судских, усаживаясь за стол.
После завтрака Судских и Триф уединились в комнате, которая негласно считалась кабинетом генерала, когда он здесь обитал.
— Дорого я вам обхожусь? — участливо спросил Триф.
— Илья Натанович, — опуская витийства, спросил Судских, — вам имя Мойзеса Дейла о чем-то говорит?
— Не могу сказать... Вот если увидеть.
— А это узнаете? — выложил перед ним папки Судских.
— О-о! Как они к вам попали?
— Там и взяли. Мотвийчук собиралась продать их Мой- зесу Дейлу.
— Ниночка?
— За двести тысяч долларов.
— О-о-о!
— Вчера вечером ее убили в собственной квартире.
Даже на «о» не осталось у Трифа сил от изумления, смешанного с подлинным страхом.
— Вы можете связать ваши документы с ее убийством?
— Нет, никак не могу, — категорично ответил Триф. — У нее не водилось недругов. Убийство, Дейл, торги... Отказы- наюсь верить. Ниночка — ангел, добрая, отзывчивая, последнюю копейку отдаст. Как мы душевно с ней дружили!
— Как ни прискорбно, Илья Натанович, придется разрушить ангельский образ. Когда вы с ней познакомились?
— Сразу, как поселился на Флотской. В 1979 году.
— Ив этом же году Мотвийчук отписалась в КГБ по новому соседу. Она ведь осведомителем была. Стукачом...
— Боже! Какие гадости вы говорите! — вскочил Триф.
— Тогда я прочту вам кое-какие выдержки из того доноса... — Из кармана пиджака Судских достал несколько листков бумаги: — «...эти записки он хранит отдельно от других под нижним ящиком газовой плиты». О чем речь, помните?
— Боже мой! — опять вскочил Триф. — А я то думал, куда они подевались. Понимаете, я тогда собирался диссертацию писать о раннем периоде христианства. С трудом разыскал запрещенную у нас «Хагиографшо в лицах», сделал выписки, а книгу вернул владельцу. Да-да! В сентябре нас послали на картошку, и ключи я оставил Ниночке, Боже мой, это не она, это сынок ее подловатый.
— Проверено, Илья Натанович.
— А кто убил ее? Вы нашли убийцу?
— Пока нет. Это будет известно очень скоро. Скажите, Илья Натанович, а какие отношения у вас были с ее последним мужем?
— С Георгием? — уточнился Триф. — Или с Басягиным?
— А какой вам больше импонировал? — решил расширить свои познания Судских.
— Я раздружился с Георгием, — поджал губы Триф. — А Басягина видел всего два раза. Ниночке не везло с нашим братом.
— Почему вы так считаете?
— Ну как вам сказать... Допустим, Георгий. Приличный с виду человек, научный работник, я питал к нему симпатии, мы часто дискутировали о религии вообще, а историю и каноны магии он знал блестяще, я часто консультировался у него. Милейший, умнейший человек. И вдруг узнаю — Ниночку избивает. Только благодаря друзьям Ниночки его удалось выставить из ее же квартиры.
— И много друзей было у Мотвийчук? — чуть иронично спросил Судских. Триф не заметил.
— Очень много! К ней шли со своими бедами, и для каждого она имела слово утешения. Я почти уверен: убийство — дело рук Георгия.
— А чем она зарабатывала на жизнь? — не стал пока разубеждать Трифа Судских.
— Не интересовался. По-моему, вязанием на дому. Я ей старался чем-нибудь помочь. А с мужьями, я говорил, ей не везло.