Набат-2

— Спасибо, Оками! — умилился Кронид, будто именно этих слов и ждал он. — Я стеснялся предложить это, я и без того задерживаю тебя, но мне так стыдно, так обидно!..

— Это будет добрый знак, — мудро рассудил Оками.

До поздней ночи они провозились с уборкой, не успев даже вскипятить чаю, и на ночлег расположились под навесом с обратной стороны часовенки.

— Вот лампадку бы затеплить, — почти мечтательно произнес Кронид, понимая безуспешность предложения.

— У меня есть немножко масла, раны смазывать. Товарищи в дорогу снабдили, — откликнулся Оками. — Подойдет?

— Боюсь, Оками, — не решился Кронид. — Но у меня от дедушки Пармена осталось кедровое масло.

— Давай попробуем? — совсем оживился Оками. — Как русские говорят: не жили хорошо, и начинать не стоит.

Лампадка возгорелась ровным теплым светом, аромат благовоний наполнил часовенку. Были добры к ним и Божья Матерь, и Никола Угодник, и сами отмытые стены излучали тепло.

Они так и не уснули. Скоротали время за разговорами и, едва забрезжил сырой рассвет, поспешили прочь, словно старания их были ничтожно малы и не смыть грех святотатства.

Впервые христово жилище не породило в Крониде смутных видений. За его спиной осталась чистота.

— Добрый знак, — повторил Оками.

К полудню они вышли к низине, удивительно зеленой среди желтой листвы и пожухлой травы. Низина притягивала взгляд и одновременно настораживала вызывающим цветом среди сырой однообразности. Кронид, приглядевшись, различил пологие холмики. Ближний от них оказался ста-рой-престарой землянкой.

— Люди никак жили? — высказал предположение Оками.

— Кажется, жили, — согласился Кронид, раздумывая, что перед ними. — Не здесь ли артель дедушки Пармена располагалась?..

Радоваться он не спешил.

— Знаешь что, Оками, — решил предложить он. — С последнего перевала я видел озеро неподалеку. Как ты считаешь, если мы наловим рыбы и запасемся в дальний путь, подвялив ее? А заодно и к месту присмотримся?

— Я согласен, — не колебался Оками. — Расчистим землянку, будет где спать и подсушиться, обувь починим…

Про себя Кронид подумал, что именно к этому месту он стремился, и сейчас не осталось желания идти дальше, пока он не убедится в своем предположении.

2 — 8

Трудно ли заблудиться в трех соснах? Да проще простого. Сначала для куражу забираются в дебри, а дальше подыскиваются любые три сосны. Иваны Сусанины перевелись, остались в самом деле не ведающие верных путей.

Не сказать, что президенту прискучило заниматься государством или он выдохся — просто в один прекрасный день он нашел себя в странном положении: он был, его именем вершились дела, он подписывал указы и рескрипты, давал, задания и обращался к гражданам, но жизнь упрямым потоком обтекала его по сторонам. Поток напирал, заставляя смещаться шаг за шагом к берегу, и все больше хотелось выйти на желанный бережок.

Оглядевшись, он не увидел рядом ближайших друзей, искренних помощников и соратников. Кто, как и он, вышел на берег и отсиживался, кого-то унес поток и никто не изменил течение вспять. А ведь он обещал… кисельные берега, молочные реки. Оказалось — болото, подслащенное какой-то пакостью, от которой начиналась изжога.

Страна жила безбедно. Ее не тревожили катаклизмы на чужих берегах, ей не угрожали стихийные бедствия, не стесняло пространство, благо его немерено и климат значительно потеплел, а кулики упоенно пели: «Я другой такой страны не знаю». Пусть подтопило часть территории, зато вокруг московских холмов образовались пять новых морей, и держава спешно скупала заморские флоты, которые за ненадобностью и почти задаром отдавали владельцы и владычицы. Сибирь расцветала розами и осветлялась яблоневым цветом, как грибы поднимались города без тесноты и обид, а прочнейшие широкие дороги разбегались полнокровными артериями.

И только дураки остались в России неизменно. Они, как родные клопы и тараканы, переселялись с утварью to старой жизни в новую, утверждались там с вечной уверенностью в своей незаменимости.

Не в силах перебороть традиционную рутину, Гречаный решил на очередных выборах свою кандидатуру снять.

Едва он проговорился об этом, окружение ожесточилось, напористо подталкивая президента и дальше служить отечеству верой и правдой. Нет якобы альтернативы. Заговорили о монархии. Гречаный стал чаще отсиживаться в загородной резиденции, меланхолический настрой усугублял затяжной противный дождь.

В один из таких унылых дней явилась с уговорами депутация из первого эшелона власти. Премьер Цыглеев, глава органов Сумароков и прочие и прочие. Скромно отсутствовал Бехтеренко, и, разумеется, не было старых друзей: Судских, Луцевича, Момота, Бурмистрова.

Президент с тоской во взоре слушал доводы до тех пор, пока его молчание не стало раздражать депутацию.

— Я подумаю, — всего лишь ответил он на часовую аудиенцию.

Задержался один премьер Цыглеев, сославшись на необходимость срочно обсудить важное дельце.