Набат-3

«Сделаю я этому придурку операцию, — решил Толма­чев. Сичкина подхлестнула ею. — А с такими деньгами сама в постель ко мне полезет, и с фокусами. Подумаешь, пава...»

Прочность Вавакина не подвергалась сомнению, и он уехал домой независимым и гордым, а Толмачева снедало раздражение, его не уважали. Хотелось сатисфакции.

— Как там наш генерал? — сменил он бесполезную пока тему. -— Пусть приведут его...

Судских оставался щким. каким сюда попал. Ни угне­тенности» ни страха Толмачев пе увидел в его глазах. Свое­образный случай вето практике, в юрой, между прочим, когда препараты не властны над личностью. У Судских Толмачев искал ответа, почему он, выпускник-отличник, нормальный мужчина, влачит жалкое существование, а какая-то сука из Думы, тупая и самодовольная, тащит незаконно денежки, обворовывает страну и считает себя честным? Или быть ис­тинно честным немодно сейчас? Только с чего вдруг он счи­тает себя честным, если нарушил клятву Гиппократа, испо­хабил само назначение врача и человеческие нормы поведения? 11о при чем тут он? Ею заставили из нормаль­ных делать психов, так пусть отвечают тс, кто велел делать это, он маленькая сошка и стать вообще никем не желает, все эти игры в честных без нормальных условий существова­ния ничего не стоят — жизнь ухолит, и пропади она пропа­дом. чужая жизнь. Почему одному везет, а другому нет?

— Как вы считаете, генерал, почему одному везет, а другому нет? — так и спросил он Судских.

— Не понимаю, о каком везении вы говорите? — пере­спросил Судских. Толмачев садиться пе предложил.

— Да вот вам. например, — угодили в психушку. Но я про другое. Завелся у меня знакомый, думский мерзавец, от жиру бесится. Ограниченная скотина, а я, дипломиро­ванный врач, концы с копнами свожу. Отчего, скажите, такая несправедливость?

— Думаю, это Ьожья справедливость. Ваш знакомый живет по принципу: «замахнулся — бей», а вы, имея под­линный меч, живете по другому принципу: «как бы чего не вышло». Он не стесняется, знает, что мерзавец, и жи­вет по принципу своего стада, заведомо зная, что другим не станет. Это как разделение на баранов и кроликов, ля­гушек и коров. — охотно объяснил Судских.

— И кто же я по вашей классификации? — спросил Толмачев.

— Червь, слепой и безгласный.

— Ну ты! — сорвался Толмачев. — Не много ли на себя взял?

Судских не испугался:

— В этом весь смысл, доктор. Черви в конце концов пожирают и лягушек, и людей. Вернее — трупы их. И зна­ете, у червей тоже своя классификация: лягушечпые, че­ловеческие...