Набат-3

Третьим перед Судских был красноярский генерал-гу - бернатор.

Судских при всей симпатии к нему не забывал истину Гриши Лаптева: пока хохол в заместителях, ты царь, станет хохол царем, тебя и близко не окажется. Упрямый Овен, он сшибет ворота и первым подаст пример восстанавливать их. Только в какие времена доверяли овнам строительство? Им бы ворота крушить, несмотря на открытую калитку рядом, им Аустерлиц подавай, а солдатам — устав.

Беда генерал-губернатора заключалась в сержантском (\/ разумении дистанции и диспозиции: я сержант, осталь- 7/ ные солдаты. Я. И остальные. Со столичным мэром они разнились в одном, если видеть обоих вождями: первый знал различие между обухом и гранатометом, второй —

лишь бы с ног налило. Валик надбровных луг первого так отличался от гладкой овальности второго претендента, как ступенчатость ракеты от всеядного ядра. И оба были раз- р у ш ш ел ы 1 ы м и сила м и.

«Не зря, выходит, Всевышний записал первого в лю­бимчики. — пришел к выводу Судских. — Этот, при всей обманчивости натуры, до основанья, а затем - - рушить не будет. Творцу улей или муравейник дороже теории отно­сительности».

Оставался четвертый портрет, вожак яблочников. Са­мый сметливый из всей четверки, он обладал лицом смеш­ливым и уверенным. Эзопово лицо. Его сторонники виде­ли в нем мудрою царя, очередь которого обязательно наступи г и начнется jpa мудрого правления, а на лице давно было написано: ребята, зачем? Умным шутом быть интереснее, мне яблоко дороже скипетра.

Не случайно шуга рисуют с яблоком. С погремушкой то бишь.

Ни один из вариантов России не подходил, за каждым стояли гражданская война и удельное княжение. Каков же выход?

Утро вечера мудренее. Судских скомкал листочки с портретами, сжег в пепельнице и отправился чистить зубы перед сном.

«Что же в моем лице, будь я добычей карикатуриста?» — разглядывал он себя в зеркале. Ничего выдающегося не на­шел. Глаза, может быть, только их познать может пе хозяин глаз. Он никогда и никого не расспрашивал об этом, никто и не говорил, лишь институтских лег записка сокурсницы хра­нилась в памяти: «У тебя удивительные глаза, в них лик не­бес. Они могут быть осенними и холодными по-зимнему, летней щедрости и весенней веселости, в них скачут молнии и чертики фала, они слоистые, как перистые облака, и глу­бина в них байкальской воды. Кто ты, Судских? С такими глазами на земле не живут...»