Набат

Потому что в конечном итоге доверял его инстинктам больше, чем своим собственным.

Вместо этого он изгнал себя.

Атолл Кваджалейн насчитывал девяносто семь островов, пунктирным ободком очертивших подводный вулканический кратер. Уж на один-то из них Фарадей имел право! Он забросил свою первоначальную миссию и экспроприировал маленькую надувную лодку, прибывшую с первым кораблем, на которой и отправился к островку на дальнем краю атолла. Грозовое Облако проявило уважение к выбору серпа и оставило его в покое. Оно не стало вовлекать крохотный островок в свои планы.

Но это не касалось других островов.

Некоторые из них были очень малы — один человек едва поместится стоя, но на всех тех, что могли выдержать строительство, что-нибудь строилось.

Фарадей старался не обращать внимания на эту кипучую деятельность. Он соорудил себе лачужку с помощью инструментов, которые перед уходом позаимствовал со стройки. Его жилище было очень скромно, но большего ему и не требовалось. Он нашел тихое местечко, в котором собирался провести вечность. Да, вечность — или, во всяком случае, большой кусок вечности, потому что Фарадей дал себе зарок не прибегать к самопрополке, хотя соблазн был велик. Он поклялся жить по меньшей мере так же долго, как Годдард, пусть для того лишь, чтобы втайне ненавидеть его.

Будучи серпом, Фарадей нес перед миром определенную ответственность, но сложил ее с себя. Он не ощущал ни малейшей вины за нарушение первой заповеди серпов, гласящей: «Убий». Он всю жизнь следовал ей, и с него хватит. Зная Годдарда, Фарадей был уверен: тот усердно перевыполняет этот завет.

Было ли это ошибкой — удалиться от мира, который вызывал у него отвращение? Фарадей пробовал стать отшельником и раньше — в Плайя Пинтада на северном побережье Амазонии. Тогда его усталость от мира была еще не так остра. Он не возненавидел мир, а лишь невзлюбил его. Человеком, который вывел его из тогдашнего умиротворенного состояния, стала Цитра. Да, Цитра. И только посмотрите, куда ее завели храбрость и благие намерения! Сейчас недовольство Фарадея человечеством превратилось в лютую мизантропию. Какая может быть цель в жизни у серпа, испытывающего презрение к миру и всем, кто его населяет? Нет уж, на этот раз его не затащат обратно в эту заваруху. Мунира наверняка попытается, но у нее ничего не выйдет, и в конце концов она отступится.

Вот только она никак не отступалась, и Фарадею оставалось только надеяться, что когда-нибудь ей это все надоест. Мунира появлялась у него раз в неделю, приносила еду и воду, а также семена для посева. Но его лоскуток земли был слишком мал, а почва — сплошной камень, так что на более-менее приличный урожай рассчитывать не приходилось. Еще она приносила фрукты и другие лакомства, которым он, вообще-то, очень радовался, но — молча, втайне. Он никогда не благодарил ее. Ни за что. Фарадей надеялся, что его невежливость в конце концов оттолкнет Муниру, и она уедет обратно в Изравию. Александрийская библиотека — вот где ее родная стихия. Не надо было вырывать ее оттуда. Еще одна человеческая жизнь, которую он разрушил своим вмешательством.

Однажды Мунира притащила — вот это да! — большую упаковку артишоков.

— Они здесь не растут, — сказала она, — но, похоже, Грозоблако почувствовало, что им будут рады, и прислало с последним кораблем.

Мунира не догадывалась о том, что это был знаменательный момент. Момент, достойный занесения в анналы. Потому что Фарадей очень любил артишоки. А это означало, что их появление на острове — событие не случайное. Хотя Грозовое Облако не общалось с серпами, оно их, несомненно, хорошо знало. Оно знало Фарадея. И таким косвенным путем великий искусственный интеллект пытался дотянуться до него. Что ж, если это было чем-то вроде жеста доброй воли со стороны Облака, то оно пыталось подмазаться не к тому серпу. И все же Фарадей забрал у Муниры ящик с артишоками и другими съестными припасами.

— Съем, когда будет настроение, — пробурчал он.

●●●