Набат. Книга вторая. Агатовый перстень

В голосе Петра Ивановича чувствовались такие по­велительные нотки, что Амирджанов сделал несколько не­решительных шагов и остановился  перед доктором.

—  Посмотри мне в глаза!

—  Ты, что... в чём дело? — усмехнулся растерянно Коровин. — что ты хочешь... т... т...

—  Так... расстройство речи... то-то я вижу, а ну... Смотри... Прямо смотри, гм... гм. Неравномерность зрач­ков... гм... гм... отсутствие реакции на свет.

Доктор сидел влево от двери, и свет падал на лицо Амирджанова. Хорьковые глазки-буравчики сразу же на­чали слезиться. Амирджанов попытался отвести их, но властный окрик остановил его. Блестевшие в сумраке юрты глаза доктора, казалось, до боли проникали в мозг, подавляли, жгли.

—  Что ты? — смущённо бормотал Амирджанов.

—  Парез лицевого нерва... Да...  У тебя «табес дар-залес».

—  Что?

—  Милый мой, у тебя все признаки... третьей стадии прекрасной болезни — «луес венере». Дай-ка сюда свои руки — поистине тривиальный случай.

Ошеломлённый, поражённый Амирджанов, весь дрожа от невыносимого страха, часто мигая, смотрел на докто­ра. Машинально он протянул руки. Доктор взял их и подержал.

В этот момент Амирджанов до того растерялся, что не понял, как доктор мог взять его руки в свои, когда он сам их туго стянул веревкой.

—  А теперь встань прямо... Вот так...  протяни руки и закрой глаза.

Амирджанов покорно выполнил требование.

—  Так, налицо расстройство движений. Можешь от­крыть глаза... Сядь... ну на этот хурджун, что ли. Закинь ногу на ногу... Так... Рефлекс отсутствует... и... да... все. Явно прогрессивный паралич на почве сухотки спинного мозга.

Теперь не пленник стоял перед Амирджановым, а врач перед пациентом.

Подавленный, опустошённый, весь обмякший, сидел Амирджанов посреди юрты и машинально следил за док­тором. Тот заставил его снять камзол, рубашку, начал выстукивать, заставил ходить.

—  Диагноз абсолютен. В таких случаях от больных стараются скрыть их состояние... щадят их. Но тебя я щадить не стану. — Доктор взял кувшин, вымыл руки и вытер их полотенцем, вынутым из своего хурджуна. Ты сверхчеловек и стоишь выше всяких условностей...

Только теперь Амирджанов наконец сообразил, что доктор освободился от верёвок, и вскочил.

—  Руки... — угрожающе начал он. — Ты развязал руки.

Он шарил по поясу, стараясь нащупать кобуру.

—  Ещё один из симптомов прогрессирующего распа­да психики, дорогой, — усмехнулся доктор. — Вёревки ты сам завязал. Но ты забыл силу гипноза... Когда я смот­рел тебе в глаза, то мысленно приказал: «развяжи руки!» И ты покорно развязал. Я сделал опыт.. Я проверил со­стояние твоего мыслительного аппарата, твоего мозга... Твоя воля разрушена...

—  Я... я... развязал... я... не помню...

—  Видишь... Вот еще один симптом. Ты ведь сказал, что убьёшь меня, когда закипит кумган. Он давно вски­пел, ты видел это — и ничего... А почему? Потому что я тебе приказал забыть это. И ты забыл.

Закрыв лицо руками, Амирджанов сидел у входа. Всё тело его тряслось.

—  Не закрывай глаза... Не поможет. Встань, прикажи седлать лошадей.

Весь объятый отчаянием, Амирджанов уже не пони­мал, говорит ли доктор вслух или передает мысли на рас­стоянии. Трус по натуре, Амирджанов услышал заключе­ние доктора и растерялся. Он судорожно перебирал в па­мяти прошлое. Он лечился от сифилиса лет пять назад. Амирджанов вспомнил своего друга князя Голицына, блестящего правоведа, запустившего болезнь и впавшего в состояние, которое так красочно описал только что док­тор. Да, князь пускал слюни, двигался скачкообразными шагами... Боже! Но... говорят, есть спасение... Сальвар­сан, прививка  малярии...

В отчаянии он бросился от лошадей к стоявшему око­ло юрты доктору.

—  Доктор, доктор, спасите... я заплачу... Сальварсан... малярия...

Он тянулся руками к отстраняющемуся Петру Ивано­вичу, пытаясь обнять его.

—  Ты сверхчеловек — и на коленях перед жалким ничтожным врачишкой. Из-за чего? Из-за того, что ве­ликолепный, сверхсовершенный организм   сверхчеловека поразила ничтожная тривиальная бацилла, какая-то не­видимая  простым глазом бледная спирохета залезла в мозг сверхчеловека — и пшик.

—  Умоляю!

— Прикажи седлать, я тебе сказал, Едем вниз к лю­дям в Кабадиан. Каждый день дорог в твоем положении. К сожалению, я не просто человек с чувствами и мысля­ми обыкновенного человека, я ещё врач. И мой долг — лечить всех, даже врагов. И если, если... («тебя не расстреляют раньше», — подумал он.) Одним словом, мне придётся лечить тебя... сверхчеловека, — произнёс он громко.

—  Не знаю, болен ли он телом, — проговорил ишан кабадианский, выслушав рассказ доктора, — но что болен совестью, это я знаю. Только подлый или идиот забывает свою Родину. От двурушника не требуй честности. От подлога не требуй верности. Кто он такой, Амирджан? Зачем он пришёл сюда?

—  Клянусь, я благородный человек... — заговорил Амирджанов, — я принял ислам по убеждению... Господин Музаффар, обладающий высоким  саном, должны хва­лить меня, мусульманина, а назвав ренегатом, вы оскор­били...

—  Назови раба рабом — обидится, — усмехнувшись громко сказал ишан.