Набат. Книга вторая. Агатовый перстень

—  Подтянуть подпруги, взнуздать коней, — вопил ишан, — наступает день страшного суда, — я поведу вас, о правоверные, на дело, достойное бойцов за веру, газиев. Вы пойдёте  избавить народ от гадины, впившейся в его горло и сосущей его кровь.

Он уже вертелся на своем бешеном аргамаке среди всадников.

—  Держитесь меня, о богатыри, не отступайте. Не страшны для вас ни пули, ни клинок.

В свете луны он белым призраком ринулся вниз с холма в темную долину. Чёрной лавиной покатилась за ним масса всадников, не разбирая дороги. Горе тем, кто не удержался  в седле и попал под копыта.

Но ишану уже было всё равно. Он вёл своих мюридов на север, в Бальджуан.

Глава тридцать четвертая. КАЗНЬ

                                                                             У края большой дороги

                                                                             Многих прохожих ноги

                                                                            В грязь затоптали кусок яшмы,

                                                                             Жизнь её долго пытала,

                                                                             Но яшма грязью не стала.

                                                                                               Юн Ду Дё

                                                                                (Корейский   поэт,  XVII   век)

На дынеподобной вершине невысокой горы, шагах в четырёхстах от пыльной гиссарской дороги, краснеют в бирюзе небес зубцы стен заброшенной Кыз-къала — Девичьего замка. Уже много лет о нём ходят среди пастухов самые жуткие слухи, по крайней мере с того времени, как владетельный феодал приказал заложить единственные ворота и якобы уморил там внутри голо­дом свою дочь-красавицу за то, что она прижила с од­ним бедным пастухом ребёнка. Самого пастуха замуро­вали живьем в глине, которой заложили ворота. Краса­вицу раздели донага и спустили внутрь къалы с высо­кой зубчатой стены умирать медленной смертью на солнцепёке от жажды и голода. Снаружи на северную стену курганчи вели ступеньки. Но никто, кроме уж самых отъявленных смельчаков, не решался подняться наверх. А те, кто поднимался, уверяли, что внутри курганчи отвесные и высокие стены окружают пустой двор, а посреди двора лежит мумия прекрасной женщи­ны с длинными, чёрными как смоль косами. Уже по тому, как могли установить рассказчики, что мумия принадлежит красавице, слушатели считали рассказы бабьими бреднями, но сами предпочитали обходить курганчу за версту.

Вот сюда, к подножию Кыз-къалы, на рассвете пятничного дня и приволок Хаджи Акбар свою жену Жаннат, связанную арканами по рукам и ногам. Ещё в темноте он перебросил её беспомощную через седло, приторочил, а сам повёл лошадь за верёвку недоуздка. Он шёл, спотыкаясь, и непрерывно ругался, подогревая свое раздражение. Пока Хаджи Акбар добрался до вер­шины холма, он устал, вспотел, а тут ещё солнце брыз­нуло из-за гор горячими лучами, и стало совсем жарко. Безоблачное небо сияло глубокой синевой, ветер качал высокие кустики полыни, и пахучие веточки ще­котали лицо молодой женщины, грубо сброшенной с лошади прямо в колючку и сухую траву. Жаннат не видела Хаджи Акбара, не слышала, как он отдувается и отплевывается, сидя повыше, за её спиной.

В затуманенном сознании мысли Жаннат путались, прыгали, обгоняя друг друга, руки и ноги одеревенели от колючих пут, голова болела. Жаннат понимала, что ей пришёл конец. Она не чувствовала страха, не бо­ялась даже мук, которые, без сомнения, готовит ей Хаджи Акбар. Иначе зачем бы он привез её в такое уединенное и пустынное место?.. Ведь он спокойно мог её убить в кишлаке: никто бы ему не стал мешать. Даже родная мать Жаннат, ослепленная золотом, смол­чала бы. На то Хаджи Акбар и муж! Неужели она спо­койно смотрела бы, как он её станет резать?! Ну ко­нечно она покричала бы, порыдала, повыла, но разве старуха бы посмела идти против закона! Он — муж. И всё. Он собственник. Он волен распоряжаться жизнью и смертью жены.

Но не ужасных мук боялась Жаннат. Нет, она про­сто жалела себя. Она так мало жила, а настоящая жизнь только начиналась. Все говорили ей, что она красавица. К чему теперь её красота? Червям могиль­ным. Чуть приподнялся краешек чёрного чачвана и по­зволил ей заглянуть в мир. Сколько новых надежд, бурных мыслей пробудилось в ней. И всё напрасно. Приходится умирать. Слезы жалости к себе, к своей напрасной красоте навернулись у неё на глазах и ска­тились по длинным загнутым  ресницам на щёки.

У неё сжалось сердце, когда она услышала кряхте­ние и шаркание подошв по земле.

—  Лежишь, гадина! — сказал Хаджи Акбар, и она почувствовала удар и боль в пояснице. Но такую боль можно снести, не страшно. Внутренне Жаннат дала слово молчать, что бы он с ней ни делал, стиснуть зу­бы и молчать. Но не выдержала:

—  Животное! Бьёшь женщину, слабую, связанную. Трус.

—  А, — задохнулся от ярости Хаджи Акбар. Он забегал по откосу холма,    отворачивая носком сапога небольшие глыбы глины. — Сейчас, сейчас. Найду ка­кую-нибудь гадину... За пазуху тебе... пусть вопьется в твою грудь... белую, жирную... потаскуха... Ха-ха. Или я тебе отрежу лучше...

Он совсем обезумел. По бледному от ярости лицу струился пот, оставляя грязные разводы.

—  Проклятие!