Читаем Набег полностью

А ведь однажды Сигурду померещилось, что юный хевдинг тоже заболел… Это было пять дней назад, еще на реке Сене. Мальчишка стал красным, по его лицу тек пот. Он постоянно пил, его глаза ввалились, а руки дрожали, когда он подносил ко рту флягу с водой… Но спустя день Рюрик стал прежним. Может, из-за колдовского оберега на его шее?

«Даже самая сильная порча…»

— Гримли! — Сигурд потряс за плечо сидящего рядом вестфольдца.

Тот не обратил на него внимания, продолжал бубнить что-то себе под нос.

— Гримли! — Сигурд дернул сильнее.

Вестьфольдец оглянулся. Полоснул бонда безумным взором, потом протянул руку, вцепился в ворот рубахи Сигурда. Забормотал, обдавая жаром:

— Видишь огонь? Видишь?!

Его подбородок дрожал, на лбу и щеках блестели капельки пота.

— Видишь?! — попытался выкрикнуть он.

Сиргуд ладонью заткнул рот вестфольдца, надавил на грудь бедняги всем телом, завалил его на палубу. Сорвал со своей шеи заветный мешочек. Терять было нечего — если болезнь переходила из тела в тело, то Гримли уже отдал ему свою хворобу. А если не отдал, то утром Рюрик прикажет поджечь драккар и вряд ли кто-то вплавь доберется до берега…

Зубами Сигурд раздергал горловину Айшиного подарка, положил мешочек на палубу возле колена, послюнив палец, сунул его внутрь. На пальце темными крошками осела травная пыль.

— Помоги мне, милостивая Эйр[75], — прошептал Сигурд и сунул в рот вестфольдцу испачканный в колдовском снадобье палец.

Недолго думая, Гримли впился в него зубами.

- Ах, ты! — От боли Сигурд подскочил, со всего размаха ударил вестфольдца кулаком по лицу. Тот хрюкнул, обмяк. Его челюсти разжались. Сигурд вытащил палец.

Кожа на кости была прокушена, из нее текла кровь. Бонд вытер ее краем рубахи, покосился на Гримли. Вестфольдец лежал на спине, не двигался. Только дышал тяжело, как загнанная лошадь. На всякий случай бонд посыпал рану травкой из Айшиного мешочка, обмотал оторванной от рубашки тряпицей. Подтащил Гримли поближе, сел на палубу, откинул голову к борту, закрыл глаза. Затем, подумав, вытащил из ножен меч, положил на колени, обеими руками сжал лезвие.

Засыпать с оружием в руках было надежнее. Во всяком случае, Сигурду так казалось…

Его разбудил недовольный голос Гримли. Памятуя о ночном бреде вестфольдца, Сигурд схватился за меч, вскочил, занеся клинок над головой. Сидящий на палубе у его ног Гримли сморгнул, удивился:

— Ты чего?

Потом побледнел:

— Ты…

— Нет. — Сигурд увидел его порозовевшие щеки, смятую кожу на шее, ясный взгляд. Опустил меч, засмеялся:

— Нет! Нет! Нет!

Его громкие возгласы разбудили остальных. Обессилев от борьбы с неведомой хворью, хирдманны не спешили подниматься. Сидели, горестно взирая на Сигурда. Рюрик встал, направился к Латье. Тот спал у рулевого весла, с головой накрывшись франкским цветастым пледом. Рюрик присел подле кормщика, сдернул плед с его головы, что-то негромко сказал. Сигурду было все равно — что. Корабль качался на волнах, влекомый коварными дочерьми Ньерда, над головой бонда кружились чайки, печально выкрикивая имена погибших, а ему хотелось смеяться и танцевать от радости. Он опустился на корточки, обхватил Гримли за плечи, затряс:

- Я вспомнил! Понимаешь? Вспомнил!

Гримли не понимал. После ночной болезни у него под глазами остались темные круги, трещины на губах и слабость. Он попытался отстраниться, ощупал взглядом лицо и шею Сигурда. Догадавшись, что он ищет, бонд сорвал рубашку:

— Нет, видишь! Ничего нет. И у тебя тоже! Он потянулся к вороту рубахи Гримли. Вестфольдец ловко вскочил, отпрыгнул:

— Не подходи!

Метнул быстрый взгляд куда-то на корму, облизнул сухие губы, взялся одной рукой за борт, нащупывая другой нож на поясе:

— Прости…

Увидев блеск клинка, бонд опомнился, отступил. Сдерживая нахлынувшее ощущение счастья, опустил руки, заговорил, стараясь, чтоб голос не дрожал и не срывался на крик:

— Ты не понимаешь. Я не болен. Моя кожа без следов болезни, мое тело не горит, и мой рассудок не покинул меня. Колдунья Бьерна помогла мне найти средство…

Гримли не слушал, смотрел куда-то за спину бонда. Сигурд обернулся.

В двух шагах от него стоял Рюрик. В руке мальчишка сжимал боевой топор, перекрывая путь к корме. Двое хирдманнов подбирались к бонду со стороны носовой палубы и другого борта. На корме Латья готовил факел. Огонь уже занимался на смоляной голове факела, шипел, похрустывал. Трое уцелевших воинов подтаскивали ближе к кормщику тюки одежды, взятой в земле франков. Одежда должна была помочь запалить корабль…

— Нет! — Сигурд метнулся к оставленному на палубе мечу, но Гримли опередил его, ногой отшвырнув оружие в сторону. Меч заскользил по палубным доскам, заскрежетал тяжелой рукоятью.

- Будь осторожен, Гримли, — негромко сказал Рюрик. — Больные безумцы бывают очень сильны…

— Я не безумен! И не болен! — Сигурду не было страшно, только обидно. Он отыскал лекарство, оружие против неведомой хвори, а те, кого он жаждал спасти, хотели убить его, даже не выслушав.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза