Набег язычества на рубеже веков

Январь скребет в окно костлявой тенью клена.
Проходит человек, как стыд или испуг.
Распахнут серый свод бетонного разгона.
Тугие купола засасывают звук.

Мы сами по себе – предметы ритуала.

Продленное родство, отсрочка до поры.
От гордости тошнит. Над Крымом покрывало
окутает полет желтеющей норы.

Твоя болезнь – нора чернобыльского плеса,

чей берег освящен в глубинах Лаврских круч.
Сочельник тормозит зубчатые колеса,
протискивая в них, разламывая луч.

Сочельник отстает, как праздник полустанка.

Колеса крошат свет, как снежную крупу.
Там с горок детвора слетается на санках,
восторженно скользя на птичью волошбу.

Там, на другом витке стеклянного пространства,

сквозь молодой сосняк морозного числа,
к тебе протянут луч из звездного убранства,
влекущий за собой, как крымская яйла.

5.

Районная весна бетонного покоя.
Ночная маята зеркальных мостовых.
Оранжевые крабы пред тобою
играют в прятки в лужицах своих.

Ты разведен, как петербургский мост,

над городом застывший на ходуле.
Твою тоску, как дирижабль, раздули,
к больничной койке прицепив за трос

на том конце холодного испуга,

где у ворот степные фонари,
где тени – заключенные по кругу —
вворачивают жизнь в календари,

протаптывая в памяти тропу,

как после затяжного снегопада.
Ты погружен в процесс полураспада,
ты – атом, нарушающий табу.

6.

На окраине циферблата
выгуливать меланхолию
в развалинах римских цифирий.
Пропивать с археологом
промежутки пространств
между тем, что не сделал,
и тем, кем ты будешь
на винтовой лестнице,
прижимаясь к перилам щекой,
перед тем как очнутся
за тетрисом.

7.

Спиши меня на гордость и обман
на перевоплощенье очевидца,
в тень города, в котором великан
хранит устои внутренней границы
за площадью январского кольца,
от побережья в полурасставаньи,
когда в разгаре речи у признанья,
ответит сын вопросом про отца.

2002 г.