Наблюдающее Я

Одна школа считала, что психические болезни вызваны биологическими причинами (мозговой дисфункцией), другая искала причину в психологических процессах. Последователи «мозговой дисфункции», т.е. сторонники органической теории, по-прежнему привязаны к традиционной медицине и делают акцент на лекарствах и соматической терапии. Школа «психогении»6, унаследовавшая мантию философов и священнослужителей, представлена психотерапевтами всевозможных направлений. Наиболее типичным представителем этой школы является классический психоаналитик, чей modus operandi7 гораздо ближе к деятельности исповедующего священника, чем врача, работающего в своем кабинете.

Психоанализ8, созданный Фрейдом в конце XIX века, заложил фундамент современной психотерапии, принципы которой буквально пропитали всю современную культуру. Весьма примечательно, что, будучи врачом, Фрейд прежде всего попытался разработать такую неврологическую теорию сознания, которая обеспечила бы разумную биологическую базу для его теории неврозов. Сначала он был воодушевлен своим «Проектом научной психологии», но потом резко его отверг.

Стрейчи пишет в предисловии к вышеназванному труду Фрейда:

И несложно догадаться, почему. Ведь он обнаружил, что его нейронная система бесполезна для объяснения явления, охарактеризованного им в работе «Я и Оно» как «наш последний ресурс, единственный маяк во тьме глубинной психологии», а именно «то, что в нас определяет, быть нам сознательными или нет» [2].

Впоследствии Фрейд никогда не возвращался к неврологической модели. Как клиническая процедура его психоанализ был разработан на основе гипноза. В основу этого подхода легла протестантская модель «исцеления душ», но всякая связь с религиозным контекстом была им совершенно разорвана, а понятие души отброшено.

Психотерапия невротических расстройств, ведомая психоанализом, стала развиваться в направлении, уходящем все дальше и дальше от научной медицины в сторону психологии, философии и метафизики. Психоанализ обогатил ее техническими процедурами: интерпретацией процессов сопротивления и переноса, пониманием поведения взрослого через опыт детских переживаний, анализом симптомов как адаптивных стратегий. Все вышеназванное попадало скорее в разряд искусства, потому что это трудно, если вообще возможно, измерить; подобные явления могут быть отнесены к конкретному классу только в самых общих чертах, что возможно передать в процессе ученичества, а не посредством текста. В психотерапии трудно получить результат, опираясь только на технику и теории, – и это также роднит ее с искусством. Для постижения терапевтического эффекта необходимо сосредотачивать внимание на менее осязаемых качествах, таких, как «теплота», «эмпатия»9 и «искренность», а связи между подобными вещами сложны [3, 4]. Проанализировав эти непростые вопросы, Митчел с коллегами пришли к заключению, что для психотерапевта важны следующие качества:

Мы хотим подчеркнуть, что терапевт–личность даже важнее, чем терапевт–эксперт или терапевт–техник. В связи с этим необходимо отметить то общее, что психотерапия имеет с другими сферами жизни, и заявить, что терапевт как полноценное человеческое существо вовлечен в делание, которое можно назвать поистине человеческим [5].

Психотерапия может быть очень эффективной, не в результате теоретической осведомленности или овладения особыми техниками. Скорее всего, эффективность зависит от таких качеств терапевта, как способность сопереживания, знание самого себя, внимательность, от возможности образовать совместную пару с пациентом. Многое опирается на основанную на руководстве старшего терапевта систему обучения, помогающую ученикам перенять «безмолвное знание» от того, кто приобрел клиническую мудрость [6]. Книжки могут подсказать вам, что делать, но не подскажут, когда.