Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля

«Вероятно, мне будет полезно узнать мир, – писал Абель Анне. – Я боюсь, что сердце мое ожесточится, но одновременно и хочу этого. Потому что до сих пор не знаю, кто я есть на самом деле».

Наконец, на шестой или седьмой неделе плавания глазам Абеля предстало в высшей степени удивительное зрелище: тысячи крохотных огней и искорок дрожали на горизонте, сливаясь в сплошной золотой пояс. Абель перегнулся через перила, не в силах оторвать глаз от такой красоты. В ответ на его вопрос кто-то из команды объяснил, что это острова к югу от Суматры. Абель забыл об ужине.

Но потом подул ветер, и вскоре сверкающая полоса скрылась из виду. Наутро ее уже не было.

Зато к вечеру, когда шторм утих, воздух наполнил терпкий запах цветов и тропического леса. Некоторые моряки утверждают, что подобные ощущения вдали от берега не более чем мираж, но дедушка Абель был готов поклясться в обратном. Острова Индийского архипелага окутаны облаком ароматов, которые чувствуются гораздо раньше, чем глаз успевает разглядеть на горизонте очертания земли.

На следующее утро вдали действительно показались острова. На этот раз даже Оскар вышел полюбоваться ими из каюты. Братья прильнули к перилам. То, что они увидели, больше всего напоминало разбросанные по поверхности океана туго связанные букеты фиалок. Потом появилась полоска суши. Корабль проходил мимо пенящихся зеленью берегов Суматры.

Миновали город Паданг и на следующее утро, выдавшееся туманным, оказались в Зондском проливе. В середине его высилась огромная гора – вулкан Кракатау, который «Принцесса Мария» почтительно обошла по широкой дуге. С тех пор как Кракатау проснулся от тысячелетнего сна и, извергая огонь и лаву, еще больше погрузился в море и волна землетрясения прокатилась по всему земному шару, прошло всего десять лет.

Тогда на яванское побережье обрушился тридцатипятиметровый вал, унесший с собой десятки тысяч человеческих жизней. Многие суда погибли, «Принцесса Мария» спаслась чудом.

Миновав Кракатау и острова у берегов Батавии, «Мария», пыхтя, трусила вдоль северного побережья Явы. Оскар курил на палубе, откинувшись в кресле. Абель все еще стоял у перил. То там, то здесь на горизонте появлялись рыбацкие суда из Мадура с треугольными парусами на высоких мачтах. Из висевшего над побережьем влажного тумана проступали очертания вулканических цепей.

Абель склонил голову набок и прищурился, а потом закричал, тыча пальцем. Оскар кивнул. Однажды он уже видел все это. Тогда он так же стоял у перил, не в силах скрыть восторженного нетерпения. Но сейчас он оставался в кресле, и мысли его были заняты другим.

Наконец наступило утро, когда Абеля разбудил раздавшийся где-то совсем рядом лязг якорной цепи. Оскар выскочил на палубу первым. «Принцесса Мария» встала на рейд в порту Сурабаи. Ей в очередной раз повезло. Выдохнув последнее облако пара, она погрузилась в тяжелый сон, которому не могли помешать ни человеческие голоса, ни толкотня роящихся вокруг нее рыбацких праусов и сампанов, ни топот на палубе и причальных лестницах, по которым уже выносили на берег грузы.

В это время Абель стоял посреди каюты, выискивая в ворохе белья свои брюки. Сердце колотилось как сумасшедшее.

Они прибыли на место.

Сурабая, 1894

Дорогая Эстрид, моя самая любимая девочка!

Хватит ли у меня слов рассказать тебе об этом? Впечатления хлынули в меня потоком, равно как и тревожные мысли о нашем ближайшем будущем. Ведь мы не туристы с солидным банковским счетом. Нет. Эта страна встала перед нами подобно горному пику, который нам предстоит покорить или погибнуть.

Толчея и вонь на улицах Сурабаи невообразимая. Она чувствуется уже с корабля, я имею в виду запахи.

Сначала мы пересели на шлюпки и пересекли акваторию рейда в компании горячих мадурцев – не имевших, однако, при себе длинных ножей или чего там еще им приписывают. Мы сошли на берег в устье реки, возле приземистых зданий таможни. Оттуда на дрожках, называемых здесь докарами, выехали в город. Старые особняки на главных улицах сохранились со времен Компании. Они выстроены из белого оштукатуренного камня и отделаны с большой помпой как изнутри, так и снаружи. Двери, как правило, бревенчатые или чугунные, литые. Высокие окна, завешенные жалюзи, украшены узорчатыми решетками.

На улице стоит изнуряющая жара, однако уже в патио отеля мы вздохнули с облегчением. Воздух здесь не перегревается благодаря каменному полу, выложенному красными и черными плитами, кое-где – с вкраплениями итальянской мозаики, хорошо отполированной стараниями персонала и босыми ногами многочисленной прислуги.