Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля

Анна цеплялась за край его пиджака, плакала. Но Сульт не замечал ее, колотя кулаком в невидимую преграду. Случалось, в таком состоянии он уничтожал созданное. Первое, что он видел, придя в себя после припадка, была Анна – та, что пожертвовала ради него всем. Тогда из глаз Сульта сами собой лились слезы; он садился у окна, обхватив голову руками, и плакал над собственной слабостью и гордыней.

С чего это ему вдруг взбрело в голову, что он может постичь нечто такое при помощи своей кисти? Как он только посмел надеяться воспроизвести на холсте краской основу всего? Анна лежала на полу, обнимая его колени, и шептала слова утешения. Но они не доходили до Сульта.

Прости меня, Господи, прости меня…

И как бы ни бушевал Сульт, в конце концов возвращался к работе.

Ибо сказано: «Не оставляй места твоего, потому что кротость покрывает и большие проступки»[22].

Снова появились клиенты, которые заказывали ему морские пейзажи с парусниками на горизонте, и Сульт соглашался, потому что надо было на что-то жить. Анна его поддерживала и даже заставила написать картину для своего отца, Старины: корабль «Фаншон», захваченный сильным штормом.

Одно время маринист погрузился в изучение моделей современных парусников и механики движения ветра и зачастил в Сёдер[23], чтобы штудировать судостроение и навигацию в библиотеке Старины.

Сульт писал на продажу, а Анна, как обычно, участвовала в переговорах с клиентами в качестве переводчицы.

Сейчас она сидела на скамейке. Лето выдалось холодным, и сегодня солнце редко показывалось между нависавшими над шхерами тучами. У Анны не осталось сил радоваться пробуждавшейся в ее теле новой жизни. Ей казалось, она не имеет никакого отношения к своему четвертому ребенку.

И всему виной был черный свет, подтачивавший ее изнутри.

Потому что никто не мог сказать, что же такое этот черный свет. Что в нем главнее – чернота, то есть отсутствие, или свет, то есть полнота? «В жизни бывают моменты, – думала Анна, – когда такие вопросы не только бессмысленны, но и угрожают разрушить хрупкую основу, на которой держится жизнь».

Ей не нравились настойчивые попытки Сульта выделить эту субстанцию. Они будто возводили его увечье в степень добродетели. Анне это было неприятно, поскольку тем самым Сульт ставил себя вне мира, в котором жили она и мальчики, отворачиваясь от него как от чего-то нечистого.

Анна понимала, что фантазии Сульта доведут его до точки, где искусство упраздняет самое себя. Что может представлять собой картина, изображающая черноту? Эта мысль приводила Анну в расстройство. В самой идее ей виделось неуважение к Творцу и созданному им миру форм во всем их многообразии, с его внутренними границами и контурами.

Искусство давно перестало быть главной целью Сульта с тех самых пор, как с его полотен исчезли люди. Напрасно Анна умоляла мужа написать хотя бы мальчиков – дело так и не продвинулось дальше нескольких эскизов. В этом, как она считала, проявилась его неспособность любить. Высокомерие воздвигло стену между Сультом и всеми остальными, включая семью.

Он искал основу, объединяющий принцип.

Анне нравилось многообразие форм.

Одно предполагает другое. Само влечение, которое испытывала она к мужу, основывалось на их различии. Ее мало заботило, что он красив, а она угловата и непривлекательна, во всяком случае, после того, как она убедилась в том, что действительно для него желанна. Анна любовалась лицом и руками Сульта и словно не могла им насытиться. Но и он, Анна это знала, однажды увидел в ней нечто такое, чего не замечали другие.

Она вспоминала день, когда так же сидела на скамейке в отцовском саду на Гласбрюксгатан. Погода выдалась хорошей, и вокруг было много людей – родственников и знакомых.

Красотой Анна никогда не отличалась. Ее вытянутая фигура казалась нескладной, а сросшиеся над переносицей брови даже в молодости придавали лицу унылое выражение. Они музицировали в саду – Анна пела, а отец аккомпанировал на кларнете, – как вдруг заметили остановившегося у ворот незнакомого господина. Отец пригласил его войти. Он думал, прохожему понравился их концерт, но тот ничего не слышал.

Тем не менее он остался, потому что положил глаз на Анну. И когда он смотрел на нее, она будто становилась краше, это замечали даже другие. Под взглядом Сульта Анна расцветала, как вишня весной. Постепенно эта красота осталась и больше с нее не сходила. Анна пропиталась ею, как хвойная рощица – запахом заячьего щавеля. И все из-за немого и того, как он на нее смотрел.

Но Анна не искала этому никакого объяснения. Просто женщина есть женщина, как береза есть береза. Не стоит вторгаться в святая святых вещей, тем более человека. Индивидуальность – последняя тайна любого создания, и ее надо уважать. Лишние вопросы – непочтительность к Господу. Люди сотворены не для того, чтобы играть с Ним в прятки.

Об этом размышляла Анна, сидя в беседке.