Наблюдатель

Те первые выходные были совершенно мучительными. Они проводили вместе каждую секунду. Разумеется, они с Томом мгновенно прониклись симпатией друг к другу, но с приездом Клариссы образовался некий единый, неделимый организм, а я теперь чувствовал себя еще более оторванным от всех и неприкаянным, чем прежде. Говорили они быстро, на непонятном мне языке, осваивать который у меня не было ни малейшего желания. За обедом в тот день стоял шум и гам, их голоса разносились по всему двору. Я же говорил мало, смутно осознавая, что когда все-таки делал это, то выходило нечто едко-саркастическое. Всякий раз Дженни, поджав губы, бросала на меня полный беспокойства и сочувствия взгляд, который раньше согревал мне сердце, а теперь лишь вызывал досаду. «Что? – хотелось мне спросить. – Неужели ты еще к такому не привыкла – с твоим-то молчуном-мужем?» Я устал от того, что язык стал мерилом всей моей жизни.

За столом царила атмосфера колючего, мрачного напряжения, хотя Том и Кларисса, казалось, этого совершенно не замечают. Дженни застала меня в ванной перед самым ужином – я обматывал ладонь туалетной бумагой.

– Майкл! – ахнула она. Боже, сколько ахов и охов – прямо школьный спектакль! – Что ты натворил со своей рукой?

И вот она уже шарит в шкафчике под раковиной, пытаясь нащупать древнюю аптечку, и перевязывает мне руку, стоя на коленях у моих ног, – ни дать ни взять герлскаут. Она всегда была такой – на все руки. Деловая Дженни.

– Порезался в сарае, – пробормотал я.

Обмануть ее не удалось – об этом говорил испытующий, умоляющий взгляд.

– Поговори со мной, – тихо сказала она.

Нет. Больше никаких слов.

Вечером все пошли на пляж, и ветер доносил до меня раскаты их смеха. В понедельник они устроили самую настоящую вечеринку – черт бы их побрал. Лия показалась из своей комнаты около половины шестого и пришла ко мне в сарай – отчитаться.

– Я написала синопсис двух рукописей, что прочла на прошлой неделе, – подумала, вам будет любопытно взглянуть, – сказала она, нерешительно останавливаясь в дверном проеме, в рамке девственно-чистого солнечного света внешнего мира. – И еще переслала письмо из LRB[121] на ваш личный ящик, чтобы вы взглянули. Там насчет эссе о Максе Фрише.

– Что ж, входите, – буркнул я, вставая и приглашая ее. – И закройте за собой дверь.

Я выдвинул старый ящик из-под вина, чтобы она могла сесть.

На плечи ее было накинуто пляжное полотенце, волосы наскоро собраны в пучок на макушке.

– А как продвигается с дневниками? – спросил я, не глядя на нее.

– Очень хорошо, – ответила она – пожалуй, даже слишком пылко. – Как раз дошла до того места, где вы познакомились с той девушкой – Астрид.

При звуке этого имени я ощутил укол тревоги. Заставив себя посмотреть на нее (хотя на самом деле больше всего мне хотелось сидеть вот так, уставившись в пол, – руки у меня слегка подрагивают), ответил (голосом, которому старался придать оттенок легкой, добродушной снисходительности):

– Думаю, лучше нам не обсуждать дневники так открыто – с личными местоимениями, «вы» и все такое. Так гораздо сложнее… – я замешкался, подбирая слова, – соблюдать профессиональную дистанцию. Понимаете, почему это важно?

Она густо покраснела, и мне доставила удовольствие мысль, что наша мизансцена повторяется. Я похлопал Лию по коленке, чтобы подсластить пилюлю и показать, что не сержусь по-настоящему.

– Собрались поплавать? – спросил я, кивнув на пляжное полотенце, – и сам поразился тому, как весело прозвучал мой голос: ни намека на страх и дискомфорт. Сегодня я наконец был собой, чувствовал себя цельной, гармоничной личностью. А потом она кивнула – и произошло нечто совершенно невероятное: это длилось долю секунды, удар сердца, вздох – только пространство вокруг нее вдруг искривилось и изменило форму. Частички света как будто иначе осели на ее лицо, и я тут же понял, что был прав. Тепло разлилось по всему моему телу – словно меня подключили к капельнице. Миг – и вот она снова пропала, но мне было не важно: ведь на целое мгновение она вернулась ко мне. Я беспрепятственно проскользнул сквозь время, на несколько десятилетий назад, и теперь знал: когда буду к этому готов, вновь смогу прикоснуться к своему прошлому. Она была так близко – только руку протяни. Столько лет она служила мне опорой и якорем, составляя самую мою суть.

* * *

– Ты сегодня что-то непривычно бодр, – сказала мне Дженни за ужином, подозрительно сощурившись.

Я широко ей улыбнулся.

– Где дети?

– Готовят барбекю на пляже с французами, – она налила мне вина.

– Ах, молодость, красота… – пробормотал я, не вкладывая в эти слова ни капли горечи и досады: теперь-то мне было доподлинно известно, что время эластично, как упругая кожа подростка. Ущипни ее – и она тут же вновь разгладится, принимая свою естественную и безупречную форму.