Вейгерту, стоявшему около двери, не понравился ни тон сотрудника службы охраны, ни эта улыбка. Откровенно говоря, и сам Кларби никогда ему не нравился. Молодой человек умудрялся держаться одновременно и подобострастно, и надменно, и Вейгерт не мог понять, как ему это удается.
– Дайте мне распечатку, пожалуйста.
Кларби взял бумагу из рук Уоткинса и передал Вейгерту.
– Первое письмо она отправила в тот же день, как приехала, а второе – сегодня утром? – спросил Уоткинс.
– Да, сэр. И телефонные разговоры, и текстовые сообщения только с сестрой и ни с кем больше. С нашей точки зрения, все совершенно безобидно. У сестры проблема с ребенком, которого хотят передать под опеку.
– Вы слушали ее разговоры по сотовому телефону? У вас есть такая возможность? – неуверенно проговорил Вейгерт.
Кларби с явным изумлением повернулся к нему:
– Это совсем нетрудно, если есть нужное оборудование.
Вейгерт посмотрел на Сэма:
– Мы же договорились не делать ничего незаконного.
– Здесь наблюдение за электронными коммуникациями работников на рабочем месте разрешается законом. – Пауза. – Сэр.
Вейгерт прочитал первое послание.
Остальное Вейгерт наскоро пробежал глазами. О проекте больше ни слова. Немного лжи (насчет восторга от проекта и возможности в одну минуту улететь домой) явно подпущено для того, чтобы успокоить сестру. Вейгерту нравилась такая верность своей семье. Но «еще один блестящий пожилой ученый с милейшим характером, который, впрочем, немного занудный» – неужели это о нем? Уоткинса наверняка взбесило сравнение с диккенсовским персонажем, пусть даже и гениальным. А Джулиан, выходит, «весьма назойливый»? Вейгерт такого за ним не замечал.
Второе письмо было короче.