Наблюдения, или Любые приказы госпожи

Вскоре я приметила впереди Норину могилу, белое мраморное надгробье выделялось среди прочих. Приблизившись к ней, я с удивлением и немалым испугом увидела, что оставленный Арабеллой горшочек с крокусом валяется разбитый, словно сброшенный с могильной плиты чьей-то гневной рукой, земля из него (цвета запекшейся крови, подумалось мне) рассыпана вокруг, цветочная луковица и лепестки втоптаны в грязь. Кто это сделал, неизвестно. Горшочек могли разбить дрянные мальчишки, просто из озорства. А могла и лиса, я не раз видела в огороде подобные следы лисьих набегов. А возможно — просто возможно — крокус сдуло ветром или кто-то столкнул ненароком. Но от этой картины бессмысленного разрушения, да еще в столь мрачном окружении, меня мороз подрал по коже. Я тревожно огляделась по сторонам, но одни лишь могильные камни смотрели на меня.

Крокус было уже не спасти, и я просто немного прибралась: подобрала черепки и аккуратно сложила на тропинке, потом раскидала ногами темно-красную землю, чтоб смешалась с жухлой травой. Затем я встала над могилой и постаралась направить мысли прямо в нее. Было трудно представить, что там находится. Гроб пролежал под землей несколько месяцев и вряд ли успел сгнить, но вот во что превратилось тело Норы даже думать не хотелось. Я попыталась вообразить ее целой и невредимой, во всем белом, с закрытыми глазами и сложенными на груди руками.

— Пожалуйста, оставь в покое миссус, — попросила я. — Тебе не место в этом мире. Прости, если побеспокоила тебя, но ты должна уйти и больше не докучать миссус. Она не виновата в твоей смерти.

Такие и другие подобные мольбы я посылала в могилу, повторяя снова и снова. Я пыталась вообразить, как мои слова просачиваются сквозь землю и втекают в Норины уши, точно морская вода в раковины. Мое детское суеверие может показаться надуманным или даже глупым, но я была в отчаянии. Я бы сама себе вырвала гланды, кабы это помогло миссус. И если призрак действительно существовал, я страстно хотела, чтобы он упокоился с миром. Я стояла там, казалось, целую вечность, и только когда начало смеркаться и ноги у меня совсем занемели от холода, я взяла пакет с лекарствами и поспешила обратно к воротам.

О ужас ужасов! Прямо у ворот крутился Старый Хрен собственной персоной, раздавая свои паршивые брошюрки. У торговых лотков собралась толпа, и он пользовался удобным случаем. Действовал он так: непринужденно приближался к человеку, словно собираясь поприветствовать, но в последний момент вместо того, чтобы пожать руку, совал в нее брошюрку и проворно ушаркивал прочь. С большинством людей этот номер проходил. Одни благодарили и сразу клали брошюрку в карман, другие долго недоуменно ее разглядывали, прежде чем двинуться своим путем.

Не имея ни малейшего желания попадаться на глаза приставучему Старому Хрену, я поискала взглядом возможные пути спасения, но кладбищенская ограда была слишком высокой, а главные ворота, похоже, были и единственными. Мне оставалось либо вернуться на кладбище в надежде, что он скоро уйдет, либо попробовать незаметно проскользнуть мимо него. Уже смеркалось, и болтаться в темноте среди могил мне совершенно не хотелось. Я глубоко вздохнула, прижала пакет к груди и направилась к ступенькам, краем глаза наблюдая за Гренном. Сейчас он устремился к двум каменщикам в пыльной одежде, которые стояли и разговаривали подле лотка. Оба неприязненно посмотрели на подошедшего преподобного, а когда он попытался всучить брошюрку, один из них громко выругался и зашагал прочь.

Люди стали оборачиваться. Второй мужчина заорал:

— Фу! Фу! Поди вон со своими чертовыми книжонками! На кой ляд они нам? В них не говорится ничего, что нам хотелось бы услышать! — Он устрашающе затопал на преподобного ногами, а потом размашисто зашагал вдогонку за другом.

Гренн попытался сохранить достоинство, даром что получил унизительный отпор на глазах у всех. Натужно улыбаясь, он повернулся кругом и тотчас же увидел меня, бочком выходившую из ворот. Как утопающий бросается к спасительному плоту, так он ринулся ко мне через улицу, вскинув руку. Бежать было некуда. Преподобный остановился в паре шагов передо мной, поддернул панталоны и воззрился на меня со своей чертовой самодовольной ухмылкой.

— Ахх-хах! — говорит. — Бидди, не так ли?

— Бесси, сэр, — процедила я сквозь зубы.

— Ахх-хах! — Он стрельнул глазами через мое плечо, в глубину кладбища, а потом с хитрецой прищурился. — И какие же дела привели тебя в Батгейт? Да еще на кладбище? Надеюсь, ты не из похитителей трупов. Ахх-хах!

— Нет, сэр, — говорю. — Я тут ходила по поручению миссус и… это самое… думала сократить путь, а оказалось с другой стороны нет выхода… ну и мне… да… пришлось вернуться обратно.

Моя короткая сбивчивая речь привела меня в раздражение, потому как мне страсть не хотелось объясняться перед ним. Но господин Джеймс взял с меня слово держать язык за зубами, и вдобавок я слышала, как он настоятельно просил доктора ничего не рассказывать про миссус преподобному.