Если б их поместить вдруг среди полной пустыни и не дать им смотреть телевизор, читать дома книжки, посещать агитпункты, кино и театры, — все равно бы им было о чем говорить каждый день, потому что, живя в одной жизни, очень они пропускали ее сквозь себя и всё в этой жизни их, женщин, касалось, даже небольшие события, которые мужчине незаметны, потому что он себя настраивает на большие дела и при этом нарочно забывает про течение жизни, от чего мужчине бывает не польза, потому что любое главное дело не может вырасти не из жизни, на открытом деловом плоскогорье, в деловом инкубаторе, — и всегда нужно помнить, зачем оно есть.
— Посмотрела кино... — говорила Любаша. — Жанна Прохоренко... Вот красивая!
— Красивая!., какая же она красивая? — сказала работница с шестого конвейера, с непонятной даже злостью сказала. — Да если бы мы не работали, красились и ногти отращивали, мы такие же были бы красивые, и не меньше.
— Чего же она, не работает, что ли? — возразила Любаша. — Ведь артистка.
— Да уж что это за работа. Себе в удовольствие. Оделась, походила по сцене, а потом сразу в душ и домой. Каждый день принимает по душу.
«Странное дело, — часто думал начальник. — Почему у одних людей можно вызвать неправильным делом обиду, а у других тем же самым вызывается злость? Что ли там, где у всех людей лежит хорошая обида, у таких находится злоба? Видно, эти люди много хуже других».
— Да, это точно, конечно же, хуже, — говорил он при виде сердитой женщины с шестого конвейера.
Вот и сейчас она тоже — не обиделась, но озлилась.
— А тут даже душа у нас в цехе нет. Негде и помыться опосля такой спешки!
— Что? — заговорили кругом. — Д? Что? Душ?
— Нету душа!
— Когда будет душ?
— Да никогда, кто же говорит, что когда.
— Как это никогда? Мы покажем никогда! Душ обязаны сделать, а то — никогда!
— Ну ладно, мы на производстве... нам некогда об этом много думать, — сказала Мария Ивановна, бригадир. — Нам надо с браком бороться, уменьшать трудоемкость и выполнять показатели. Если мы будем скандалами заниматься, мы никогда не закончим его, то есть производство.
— Это для производства и надо! — закричали громче прежнего с шестого конвейера.
Тут на монтаж ненароком зашел предцехкома.
— Мы вас искали, искали! — кинулись женщины на него полным скопом.
— А когда будет душ?
— Вас и не найдешь! Всё говорят: уехал или на каком совещании.
— Больно вы любите свои совещания!
— Мы выдвигали, на нас и работай!
— Что же вы думаете? — отвечал предцехкома громовым голосом. — Я для своего удовольствия ездил? Меня вызывали на девять утра, я полдня потерял, да еще двугривенный из своего кармана на дорогу.
Так он просто сказал, по-профсоюзному, громко, и это сразу же всех убедило.
— Душ! Когда будет душ? — крикнули сзади, но уже потише.
Подошел Михельсон.
— И на что вам тут душ? — пошутил предцехкома. — Вы всё женщины чистые. Лично мне, например, душ не нужен.
— Вы бы хоть тогда о коллективе... в чистом коллективе и работать веселее! — крикнули сзади.
— Производство... — сказал Михельсон. — Требует...
В это время краем монтажа прошел начальник. Начальник видел, что женщины расшумелись, и хотел подойти, но потом не пошел. Он не мог бы покамест ничем им помочь.
«Ничего... как-нибудь, — думал про себя начальник с легким риском. — Наш директор же не обратит на меня внимания, если я с кем-нибудь раскричусь? Нет, не обратит. Значит, и мне тоже не надо».
Директора лично начальник любил — на заводе этого директора любили, по сравнению с другими — и всегда проверял свои действия по нему.
У руководителя должны быть качества. А каких ему не достанет, теми качествами он окружает себя. Помощник в качестве подлеца и заместитель в состоянии грубияна ограждают его от нужды самому заполучить эти свойства, когда, конечно, их нету. (Правда, все же чаще есть они, есть,) И только к помощнику, только к заместителю он обязан быть тем же самым, что они для других, для многих. Такая тут зависимость, ее не избегнуть — ее и не избегают.
— Придется несколько подождать, — говорил тем временем Михельсон работницам, замещая в этом самого начальника.
— Ладно, ладно, подождем! — прокричала Любаша. — Подождем, если совесть вам позволяет!
Начальник прислушался: совесть ему позволяла.
— При чем же тут совесть? — спросил Михельсон.
Тут почему-то все кругом закричали, так что понять было вовсе нельзя, Михельсон ругнулся, махнул рукой и пошел вдогонку начальнику к кабинету.
— Ты что при женщинах ругаешься? — сказал Михельсону начальник.
— А женщины что — никогда не слыхали? Да женщина может такое сказать, что и мужчина не знает, где это растет, — отвечал расстроенный Михельсон.
Начальнику был эпизод непонятен. «Неужели им всем не важней производство? Раз производство не может — тогда погоди». Самому начальнику производство изо всех его дел было самым важнейшим.
В конторе их встретила технолог Анна Львовна. Она была специальный технолог по цеховой чистоте.
— Я опять к вам о душе, — сказала она.
— И вы мне о душе? — удивился начальник.