Начальник

Скорый поезд тронулся, набирая движение, остав­ляя провожающих вне пределов окна. Газета, лежав­шая смирно около урны, вдруг заволновалась, поды­мая углы, будто сразу же не в силах подняться сама, а потом понеслась, закружилась над самой платфор­мой, подхваченная железнодорожным ветром.

Стали появляться и заполнили всю картину ваго­ны от разных составов, случайные с виду постройки, грузы, положенные не основательно, а пока, магазин возле переезда, который всегда называют железно­дорожным, во всех городах и у разных вокзалов. До­ма, даже новые, казались построенными неправильно, потому что из них (представлялось) были видны и слышны целый день поезда.

Поезд гудел и гудел на ходу, давая всем знать, что не собирается останавливаться у маленьких, еще внутри города, остановок. Миновали товарную стан­цию — перевалку. Это слово всегда вызывало у на­чальника горечь, потому что значило, что на этом месте что-то куда-то переваливают в беспорядке. Он закрыл глаза, чтобы не глядеть пока вокруг, потому что не знал, не решил еще для себя, что нужно сде­лать для упорядочения этой картины.

Может быть, он и вздремнул, потому что когда поглядел за окно, поезд ехал уже мимо белых полей. Кругом находились большие просторы, лишенные видимого порядка. Вся равнина вертелась вокруг озер­ка, озерка незамерзшего, несмотря на погоду. Видно, лед все не мог получить такой силы, чтобы закрыть вдруг поверхность всех вод, на полях и в лесу.

Далеко по линии горизонта выступали из мелкого леса железные мачты, неслй мимо поезда свои высо­кие вольты, опасаясь приблизиться к самой дороге, опасаясь близости к своему тихому, гудящему напря­жению.

Поезд быстро отталкивал землю назад, и она лег­ко кружилась со своими домами, огородами, улицами и неровной почвой, с сутулыми копнами, посаженны­ми серединой на кол, с частыми прутьями — это кус­тарник, и вдруг над кустарником подымается дере­во — голое, без листьев, но в засохших цветах.

«Берегите наши леса — они ваши», — пытается власть убедить население с блеклых плакатов; но оно неубедимо.

Рядом с поездом долго тянулась вторая ветка, мелькавшая шпалами в неодинаковом ритме. По ее блестящим на спинах, обкатанным рельсам ехала в окошке вагонная тень. Потом ветка стала неудержимо сближаться с составом и вдруг отчаянно бросилась ему под колеса и пропала.

Дальше пошла уже одна колея.

От деревни к деревне шел старик, переставляя па­лочку из-за себя вперед по тропке, а потом обгоняя ее на ходу. Старик был на середине своего пути, и из поезда проглядывался этот путь из конца в конец, как будто он был прочерчен — и поезд быстро проехал мимо.

«Почему он идет? почему не поехал? Что там ходит: грузовик? или лошадь? И куда он идет?» — успел подумать, проезжая, начальник.

Поезд мчал все быстрее, и люди, идущие себе по делам, на этой скорости выглядели без суеты, будто остановленные, как картины природы.

На той же скорости проезжали и станции, прохо­дя в том же темпе сквозь их беспорядок. Небогатое окружение железной дороги, неправильно застроен­ное, раскопанное и заваленное разными материалами, которые вдруг да понадобятся, если авария, с канава­ми, лесообсадками разного роста, — было все как обычно. Стучали мосты. От будок смотрителей звук отражался, как мячик.

Внезапно открылась лесная дорога, по которой стрелочник в новой форме нес на спине, пригибаясь к дороге, охапку сена. За ним виднелся у дороги стожок, выеденный донизу вокруг своего шеста.

«Зачем так много, так часто накошено сено и сложено всюду в стожки за оградой? Или всюду так много скотины? — размышлял начальник. — Тогда скотина должна бы жить стадом, а для стада такие стожки ни к чему — больно малы».

К каждой новой копне ходит своей человек. Дер­гают из серой копны, изнутри, почему-то очень зеле­ное сено и несут на себе через горку в дома. В каждом доме их ждет, очевидно, корова.

«Для чего же каждому надо носить? Пусть бы одни носили, а другие делали для них совсем другое, например...» — Что например, так начальник и не придумал.

Двое в длинных тулупах ставили на крыше дере­вянного дома высокую антенну на огромном шесте, надеясь достигнуть Москвы в телевизоре.

— Телевизор... — приятно сказал себе начальник и улыбнулся, как знакомому по работе.

Гипсовый солдат, уменьшенный в размерах, но с полной выкладкой амуниции, в плащпалатке и каске, день и ночь стоит над своей могилой — один, посреди­не широкого белого поля, наклонно спускающегося к болотине.

И вдруг все завалено желтыми дровами, в кучах, в клетках, рассыпанными по бокам от внезапно отде­лившейся вправо дорожной ветки. Между дров, поды­маясь на взгорки, качаясь и заваливаясь набок, как лошадь, разъезжал почему-то мотоциклист в черной шубе.

«Нет, — подумал начальник, озираясь кругом будто с той высоты, что давала ему скорость поезда.