Начальник острова Врангеля

— Да, — Павлов понурил голову. — Я сам только выздоравливаю. А одни они ехать на север, где больше всего медведей, не хотят. Они уверены, что там живет черт, злой тугныгак. Оттуда дует холодный ветер, оттуда приходит пурга. Черт против охоты. Это какой-то особенный черт, я даже не слышал от эскимосов, что бывают злее и зловреднее. Вы поехали на север — заболели. Иерок поехал — умер. Я там бывал, Тагъю, Етуи — все переболели. Черт так запугал эскимосов, что они боятся выходить из яранг. Вот какие у нас дела.

— Понятно. И я еще валяюсь в постели.

— Эскимосы против черта не пойдут. Я вижу, они только пытаются задобрить его. Разбрасывают около яранг табак, чай, сахар.

— Как вы думаете, доктор, когда я смогу отправиться на охоту?

— Недели через две. Или через три. Если не будет осложнений.

Минуло еще несколько дней.

Заболела воспалением легких жена Тагью, самого старшего после смерти Иерока эскимоса. Эскимосы послушно брали квашеную капусту, несли к яранге и… выбрасывали в снег. Делали они это потихоньку от Павлова и доктора.

Погибли еще три собаки.

В ярангах глухо рокотал бубен Аналько. Тот, зная о болезни Ушакова, в открытую камлал — шаманил.

В эти дни Павлов узнал страшную новость.

Эскимосы собрались покинуть остров Врангеля, вернуться на Чукотку. Все вместе. По льду пролива Лонга.

Павлов прибежал к Ушакову.

Ушаков выслушал его, долго лежал молча.

Понятно, почему эскимосы решили вернуться на Чукотку. Им стало плохо, они думают, что на родине лучше. Они забыли, как жили там до острова Врангеля, как бедствовали. Плохо — значит, к могилам предков. И есть объяснение этому плохому — черт, коварный и мстительный дух. Мало мяса, болеют люди — все черт, черт, черт.

Павлов осторожно кашлянул. Ему показалось, что Ушаков уснул.

— Они уже собирают вещи?

— Нет. Ждут солнца, весны.

— Им известна хотя бы ширина пролива Лонга? Ведь отсюда не меньше ста пятидесяти километров до Чукотки.

— Я знаю эскимосов, Георгий Алексеевич. Черт им страшнее любых километров. Их ничто не остановит.

— Ничто?

— Только чудо. Или свежее мясо. Но вы и я только начинаем вставать после болезни. Сами они не поедут охотиться.

Ушаков снова задумался. Уйти на собаках по льду пролива… Печальный конец экспедиции. Сколько было вложено сил, чтобы организовать поселение на острове Врангеля. Сколько средств. И там — во Владивостоке, в Москве — верят в Ушакова, надеются на него. Там, наверное, помнят его письма: справлюсь, докажу, только пошлите.

И вот «справился». Эскимосы, конечно, погибнут во льдах пролива.

Нет, нельзя погубить людей, так бесславно закончить экспедицию.

— Попросите эскимосов собраться в моей комнате, — сказал Ушаков Павлову.

…Медленно входили охотники. Рассаживались на полу. Не спрашивали о здоровье, не улыбались. Только Аналько хитро блеснул глазами, открыто посмотрел на Ушакова и сунул в рот щепоть жевательного табаку.

Ушаков решил ни слова не говорить о возвращении эскимосов на Чукотку.

— Вы пришли, — сказал он, — Вы пришли к своему больному умилеку.

— Да, да, — слабо донеслось до него.

— Значит, вы можете ходить. Можете ездить. Почему никто не отправился на охоту?

— Боимся, — ответил Тагъю, самый старший.

— Разве мужчины стали женщинами? Или мне женщин попросить — идите охотьтесь?

— Мы не женщины, умилек.

— Чего же вы боитесь?

— Черта. Он против нас.

— Почему вы так думаете?

— Как почему? Все заболели. Иерок умер. На охоту ехать далеко, надо ставить палатку. В палатке темно. Нам страшно.

— Тагью! Ты ведь сам ездил как-то со мной. Мы спали в темной палатке. Мы не боялись, помнишь? Мы смеялись тогда, ты рассказывал сказки.

Тагъю замешкался с ответом. Потом выпалил:

— Но ведь ты — большевик.

— И что же?

— Черт большевиков боится. А эскимосов не боится. Эскимосы боятся его.

Ушаков помолчал, взглянул на доктора.

— Хорошо. Я поеду с вами. Черт испугается.

Доктор хотел возразить, но безнадежно махнул рукой.

Эскимосы отодвинулись от кровати, о чем-то шепотом посовещались. Потом Тагъю сказал:

— Нет, умилек. Теперь мы с тобой не поедем. Ты больной.

Уговаривать эскимосов было бесполезно. Оставалось сразиться с чертом один на один.

Сразиться… Это значило — ехать на охоту. И немедленно, сию же минуту.

Если бы был жив Иерок! Он бы поехал тоже.

Ушаков приказал запрячь собак. Долго и старательно одевался. Он еще не верил, что эскимосы отпустят его одного.

Неужели так страшен черт?

Вышел на улицу. Доктор беспомощно топтался около нарт. Эскимосы стояли поодаль, не смотрели на Ушакова. Потом все ушли в яранги.

Напряженная тишина повисла над поселком.

«Словно я уже покойник», — подумал Ушаков.

— Вы ненадолго, — робко сказал доктор. — Возвращайтесь быстрее.

Ушаков промолчал. Он не вернется, пока не убьет медведя. А сколько это займет времени — сутки или трое — можно только гадать.

Он тяжело согнулся, сел в нарты. Собаки понесли его от поселка. Через километр он оглянулся. Ему показалось, что чья-то упряжка догоняет его. Никого.

Больше надеяться не на что.

Вперед. Только вперед.

Вернуться — и непременно с убитым медведем!