Начало

– Опять бунтовщики, господин генерал! – доложил пожилой офицер. – Совсем бестии страха Божьего не имеют, подскакивают прямо к порядкам, кидают свои прельстительные письма, кричат солдатам.

– Что есть кричат? – Фрейман тоже высунулся наружу.

– Дескать, против своего государя, Петра Федорыча, идем.

– Еще раз объяснить по полкам, что Пугачев – вор и никакой не государь император… – лицо Кара покраснело, налилось кровью. – Завели тут театр…

– Как же не хватать нам егерей, – вздохнул генерал Фрейман. – Пустить их бы фор-линией, стрелять бунтовщиков. Фузилеры же пока встанут да зарядят мушкет…

– Какая фор-линия по местным сугробам, Федор Юрьевич! – полковник Чернышев стал набивать трубку. – Да и штуцеры дороговатенько казне встанут. А она и так разорена турецкой войной.

– Господа! – Кар ударил муфтой по карте. – Это невыносимо! Мы собрались обсудить диспозицию. Вместо этого дискутируем про егерей и еще черт-те что…

– Василий Алексеевич! – Чернышев поднял упавшую на пол кибитки карту. – Диспозиция такая. Выбиваем бунтовщиков из Бердской слободы, две роты Томского полка отправляем брать Сакмарский городок. Берем в осаду Оренбург.

Кибитка дернулась, поехала. Возобновился скрип снега под полозьями.

– Не будет никакой осады, – отмахнулся генерал-майор, – как только ребелены увидят нашу силу – разбегутся. Даже лучше, если они останутся в Оренбурге. Не придется ловить их по всей степи.

* * *

Никакого времени собрать и обучить пехотные полки Кар мне не дал. Уже 29 октября, почти на неделю раньше, чем в истории настоящего Емельяна Пугачева, генерал выдвинулся из Кичуевского фельдшанца – будущего Альметьевска – в сторону крепости Бугульма. Там он соединился с войсками полковника Чернышева, который следовал из Симбирска. И это тоже была новость. Крайне неприятная. Ведь Пугачеву удалось разбить правительственные части по частям. Полковника Чернышева у Оренбурга. Кара возле деревни Юзеевая. Точнее полной победы над генерал-майором не случилось – пугачевцы, убив и ранив 123 человека, заставили Кара отступить обратно в фельдшанец. Теперь же все выходило совсем иначе. И совсем не по тому сценарию, что я себе представлял. Похоже, взятие Оренбурга сильно поменяло основную историческую последовательность.

Состав выдвинувшихся на меня войск не был секретом. От самого Альметьевска правительственные войска сопровождали пикеты верных мне башкиров и казаков. Они же доставляли в Оренбург «языков» и перебежчиков. Полковник Чернышев привел к Бугульме две тысячи человек при двенадцати орудиях. Из них тысяча – солдаты Симбирского пехотного полка. Еще десять сотен конных казаков и калмыков. У Кара ситуация была похуже. Его пехота представляла собой сборную солянку из гарнизонных рот, которые он забрал из Казани, снял из крепостей Верхнеяицкой линии. Так называемые легкие полевые команды. Кроме того, у него было два полубатальона Томского полка и второго гренадерского. А также с тысячу конных – дворянское ополчение плюс татары и мещеряки. Артиллерии у Кара считай не было – лишь три старые трехфунтовые пушки.

Чем располагал я? Два казачьих полка – Лысова и Шигаева – ушли к уральским заводам, крепостям Оренбургской линии и брать Яицкий городок. Остались разросшиеся полки Чики-Зарубина и Мясникова. Почти по тысяче человек каждый.

Их я сразу отправил к Юзеевой тревожить наступающего противники.

– В бой вступать запрещаю! – инструктировал я полковников на военном совете. – Токмо комариная стратегия.

– Это как? – удивился Мясников.

– Укусил, улетел. Тревожьте арьергарды Кара, кусайте его с боков и за задницу. Уразумели?

– Царь-батюшка! Бога ради дай с собой новоманерные пушки, – взмолился Овчинников. – Мы Кару такую баню устроим…

– Кару Господню, – пошутил Подуров.

Полковники и генералы засмеялись.

– Только пять штук, – принял решение я. Слишком велик был риск потерять пушки. А пудовых единорогов на санях у меня было мало. Лишь пятнадцать штук. Кузнецы клялись за неделю сделать еще десяток, но в этом были серьезные сомнения.

Кроме казачьих частей, у меня были также два пехотных полка, которые за три недели строевой научились худо-бедно ходить в ногу и стрелять залпом. Штыковая была под большим вопросом. Энтузиазма больше мастерства. Плюс в день, когда Овчинников с конными полками отбыл к Юзеевой, вернулся Хлопуша. Он привез семь пушек, из них три – пудовых единорога. И привел пятьсот рабочих и заводских солдат. В основном инвалидов, то есть старослужащих.

– Второй завод порушили ироды, – пожаловался Хлопуша, когда мы вышли на площадь инспектировать выстроившихся рабочих.

– Белорецкий? – я потер виски. В голове поселилась головная боль.

– Его. Только подошли – зарево. Запалили лиходеи посад вокруг цехов, а там и здания занялись.

Черт! На это я не рассчитывал.

– Кто запалил? Заводские?

– Поди дознайся. Может, и управляющий, а может, и заводские. Многие под хмельком были.