Начало

– Понятно. Сначала постоишь со всеми, на аукцион до двух полных дюжин, двадцати четырёх человек выставляют, все примерно одной категории, так что аукционов несколько. В зал заводят по одному. Был на аукционе каком?

– Был, – улыбнулся воспоминанию Гаор. – От редакции на распродажу трофеев ездил.

– Ну, так то же самое, только не вещи лежат, а мы стоим. Одежду у тебя перед душем отберут, а новую уже хозяин тебе даст.

– Голым стоять? – невольно поёжился Гаор.

– Полотенце дадут, по бёдрам повязаться. Увидишь, не один ты там будешь. Но могут приказать и снять.

– Есть такие, – вмешался Зима.

До этого они, все четверо, окружив плотным кольцом Гаора и Седого, молча слушали, не перебивая и никак не высказываясь.

– Ну вот, – продолжил Зима, – есть такие, покупать не покупают, а только смотрят и лапают.

– Есть, – кивнул Чалый. – Один меня так облапал, что я уж испугался. Ну, купит такой тебя себе на подстилку, так потом тебя же в любом отстойнике… лежи тогда у решётки, как этот… не будь помянут.

Гаор понимающе кивнул. Этот порядок всюду одинаков.

– Ну, а как купят?

– По-разному, – улыбнулся Седой.

– Это уж по хозяину глядя, – подхватил Гиря.

– Да по-всякому бывает, – вступил Чеграш.

– Меня вот раз, – начал Чалый, – для начала так отлупцевали, я сколько, ну да, декаду на животе спал. Это хозяин власть свою показывал.

– А бывает, просто смажут тебе по морде разок, и всё, – кивнул Зима.

– А то и без этого обойдётся, – завершил обсуждение Седой.

Гаор кивнул. Говорил он уже совсем свободно, иногда, правда, прихватывала легкая судорога, но вполне терпимо. Вдруг зачесалось место укола, и он машинально потянулся за спину.

– Не чеши, – остановил его Чеграш.

– Береги здоровье, – хохотнул Гиря, – а то категорию сменят.

– Да, – сразу ухватился за это Гаор. – А сколько всего категорий?

– Шесть, – ответил Чалый.

– Не, по возрасту три.

Седой не вмешивался, и парни наперебой, поправляя друг друга, рассказали Гаору, что по возрасту три категории: от семнадцати до сорока – первая, мальцы до семнадцати – вторая, а старики, это кому после сорока – третья. Дальше смотрят здоровье. Здоровый – опять же первая, есть болячки какие, но работать может – вторая, старый там, слабый или ещё что, но как-то приспособят к делу – третья, и больной совсем – четвёртая.

– Это уж в печку.

– Утилизация называется.

– Понял, – кивнул Гаор. – А дальше?

– Дальше использование.

– Ну, к чему тебя приспособить можно. К любой работе – первая.

– Универсал называется.

– Рабочим на заводе – вторая, в поле или там, на шахтах, лес ещё валить – это третья.

– Точно, она и есть, – подтвердил присоединившийся к ним Бурнаш.

– Дальше четвёртая.

– Это бабская.

– Ну да, на расплод.

– Пятая детская, это кого ещё учить надо.

– Ну, а шестая… – Чеграш развёл руками, – тебе уж сказали.

– Тебе вот какую дали?

– Полную первую.

– И у нас такая.

– А у меня, – усмехнулся Седой, – три-один-один. Так что береги здоровье, Рыжий, – повторил он слова Гири. – Пока у тебя две других первые, возраст тебе и простят. Помилуют.

– А… вчерашнему какую поставили? – спросил Чеграш. – Слышал?

– Слышал, – кивнул Гаор. – Три-один-шесть.

– Ну-у? – изумились парни.

– Они чо там, охренели?

– Такое творил и здоровый?

– Это как же это, Седой?

– Во, дурни!

– Да ну их, категории эти, – вмешался ещё один слушатель. – А то не знаете ничего, мальцы с поля!

– Мы то знаем, – засмеялся Зима. – Это вон, Рыжему в новинку.

– Ну, так поживёт, узнает, – кивнул Бурнаш. – Ты, Рыжий, про этот, зоопарк, лучше поври. Посмеёмся хоть. А вот правду врут, что есть птица, а клюв у неё больше неё самой?

Гаор свёл брови, припоминая, и радостно улыбнулся.

– Вспомнил! Есть такая. Тукан называется.

– Ух, ты! – восхитился Бурнаш. – И кого она ентим клювом тукает?

– Айда наверх, – предложил Чеграш, – там свободнее.

– Иди, – кивнул Гаору Седой и улыбнулся. – И про пингвинов расскажи.

– Главное, про страуса не забыть, – весело отозвался Гаор, перебираясь на верхние нары.

– Валяй, – распорядился Бурнаш, когда они, наконец, разместились на верхних нарах, согнав спящих. Дрыхнуть и ночью можно, а трепаться только днём.

Гаор оглядел слушателей и начал рассказ. В училище, в казармах, даже на фронте, тоже вот так в свободную дольку трепались обо всём. Кто что видел, слышал. Даже в Чёрном Ущелье, лежа в каменном мешке. А уж в госпитале и вовсе больше нечем заняться.

Слушали его азартно, тут же комментируя и находя похожих.

– Во, ребя, гля, у Лыска, тож ласты.

– Ну, ты, подбери клюв.

А когда Гаор худо-бедно, но изобразил крик попугая, да ещё рассказал, чему их выучить можно, то хохот грянул такой, что снизу рявкнул Слон.

– А ну тихо, придурки! Накличете на свою задницу!

– Скворца вот тоже, грят, учат.

– Ага, я помню, у нас был такой, в посёлке. Так его про управляющего петь выучили и отпустили.

– Сильно пороли?

– А кого? Птицы вольно поют, мы им не указчики.

Трепались бы до ужина, но тут привели новенького. И Гаор с изумлением увидел, как его слова мгновенно претворились в действие.