Начало

Кое-как я досидел до пятнадцати часов и пошёл на заседание комитета комсомола, куда меня настоятельно вызывали. Там уже все были в сборе. За длинным столом сидело человек четырнадцать, и все пристально смотрели на меня. По повестке дня отчитывались две девочки, секретари. А после их отчёта началась настоящая комедия. Таня чужим холодным голосом попросила меня встать и отчитаться о своей работе, по линии комитета комсомола. Это было для меня полной неожиданностью. Я стал было рассказывать, но Таня не дала мне говорить.

На самом деле вина моя состояла только в том, что я так и не извинился за свой кулак перед её носом. А после ночного звонка-сигнала, утром сделал отстранённую «мину», дескать, не звонил, не думал о тебе перед сном.

Возможно, Ленка ей вчера, на театральном кружке, рассказала, что я ухаживаю за актрисой Мариной Зудиной. А может, к самой Ленке приревновала. Опять же с Восьмым марта не поздравил и давно уже не зову к себе. Причин для скандала накопилось много. Это только те, о которых я догадывался и о которых благоразумно помалкивал. А что там было на самом деле?

Я слушал пустые и мелочные обвинения, что тяну со взносами, редко провожу собрания, не прислушиваюсь к замечаниям начальства и старших товарищей коммунистов, горд, заносчив, самолюбив, зазнался и прочее-прочее. Слушал и молчал. Давно меня так не песочили. Да что там давно, — никогда. В результате до чего додумались и договорились. Предложили исключить меня из Комитета комсомола, комсомольских секретарей, а заодно уж и из комсомола. То есть вычистить, так уж вычистить. В Сталинские годы, сразу же и арестовали бы такого.

Одна несведущая девушка, комсомольский секретарь с этажей, симпатизировавшая мне, глядя на всю эту вакханалию, вдруг не выдержала и закричала: «Да в чём дело? Что здесь происходит!». Она принялась, как могла, выступать в мою защиту, говорить, что я заходил к ним на этаж и приглашал девушек в наш клубный театр на занятия. Девушка с жаром искреннего человека боролась за меня, как могла.

Глядя на защитницу, в моей голове мелькнула мысль-молния: «А девчонка-то симпатичная и в душе — боец. Уж не жениться ли мне на ней, на честной и правильной? Счастлив с ней буду, она молодец».

Но её никто не слушал. Как пишут в романах: «Я не стал унижаться объяснениями». На самом деле никого из тех, кто сидел за длинным, лакированным комсомольским столом я не уважал, всерьёз не воспринимал, и обвинения, высказанные ими в мой адрес, были справедливы. Сам виноват, полез в гадюшник. Рано или поздно должны были ужалить. Этим и должно было всё кончиться.

Захотелось сыграть с ними шутку, положить руку на сердце и искренним, проникновенным, голосом спросить у присутствующих: «Неужели же я уже ничем не смогу искупить свою вину? Хотите, я прямо здесь и сейчас встану перед вами на колени?». Были и другие слова, так и просившиеся наружу: «Да, вы можете отнять у меня членский билет, но знайте, — комсомола вы из моего сердца не вырвете. Комсомол был, есть и останется в моём сердце навсегда!». Вот бы думаю, посмотреть на них после такой речи. Но сдержался. Окинул присутствовавших медленным, внимательным взглядом. Сидевшие за столом люди, при встрече мне всегда ласково улыбались. Сегодня они так же ласково улыбаясь, почти единогласно голосуя за моё исключение из членов комитета комсомола.

Из секретарей и из членов ВЛКСМ не исключили, руки оказались коротки. Это им тут же, объяснил коммунист-куратор, присутствовавший на заседании. Оставили на потом.

Я поехал в ГИТИС. Там другие люди, другая атмосфера. Нет лжи, нет притворства, от которых я так устал на своей работе. На работе, где мне платят деньги за то, что я сплю на топчане, рискуя проспать не только молодость, но и всю свою жизнь.

Юра Черкасов пришёл в институт с моим подарком, чёрной сумкой. Видел Витю, учит отрывок. Ходили с Женькой в кинотеатр «Октябрь». Я второй раз смотрел фильм «Холодное лето 53-го».

30 марта 1988 года, среда

Болит сердце, перестал бриться. Ложусь спать поздно, встаю рано. На работе каждый метр квадратный, каждый человек осточертел до невозможности. Солдаты стоят бессменно, просят, чтобы я купил им мороженое. Погода стоит тёплая и как объяснить солдату, что в московских мороженицах пусто. Они не верят, думают, что я ленюсь сходить купить им «Эскимо». Смотрят с затаённой обидой.

Звонила Таня. Велела принести мне отчёты. Я послал с отчётами своего заместителя Медведеву, не стал с Таней пререкаться. Чувствую, она уже на грани. В двенадцать часов весь отдел собрали в конференц-зале на занятия по гражданской обороне. Бывший военный крутил в руках противогаз и рассказывал что-то никому не нужное, к гражданской обороне не относящееся.

Улучив момент, я попросил у Николая Ивановича написать мне характеристику для поступления в театральное училище. Он пообещал, что к завтрашнему дню всё будет сделано.

Дома смотрел фильм «Жизнь Клима Самгина». Перед сном читал.

31 марта 1988 года, четверг