Начало

Меня вели на выставку-продажу, которая там проводится каждое воскресение и обещает массу развлечений. Кроме всего прочего, там должен был продавать свои работы актёр Театра Комедии Константин. Увиденное меня поразило. Там было всё. И стеклянные стаканы с надписями: «Перестройка», «Ускорение», «Гласность». И матрёшки, и брелки. А главное, толпы людей. Пьяные и трезвые, русские и иностранцы. Много красивых, нарядных людей, — я остался доволен. Купил себе головоломку, — два никелированных гвоздя согнутых таким образом, что разъединить их практически невозможно. Надо знать секрет. Гвозди вместе с секретом продавались за рубль.

Егор с беременной женой были с нами недолго. Домой мы возвращались втроём. Я, Артём и актёр Костя. Несмотря на то, что он за дорого продал все свои картины, чего по его же признанию раньше никогда не случалось, Костя всю дорогу жаловался. Рассказывал о своих неудачах и о бедах сокурсников. А сокурсниками у него были: Игорь Костолевский, Татьяна Веденеева, Александр Абдулов и Ирина Алфёрова. Испортил настроение Артёму и мне. Я поехал к Борьке и у него за ужином выпил бутылку домашнего вина.

21 марта 1988 года, понедельник

На работу ехал в битком набитом автобусе. На остановке видел Ольгу Мягкову. Она ёжилась на холодном ветру, сесть в автобус так и не смогла.

На Лабораторном спал вплоть до прихода Бориса. Приходил Валера, я встретил его, проводил и опять лёг спать. В обед купил всем всё, что просили, — и старушкам, и солдатам, и нашим пожилым ребятам. Звонила мама, сказала, что приехал двоюродный брат Саня Томах, с женой. Чтобы я был в курсе.

Ходил к Тане за ведомостями, она встретила меня на пороге своего кабинета. С суровым взором и ведомостями в руках. Я молча их взял и ушёл к себе. Написал заявление на отпуск с четвёртого апреля, с понедельника.

После работы сидел и ждал всех тех, кто обещал ходить в театральную студию. Не пришли. Ни Голубева, обещавшая по телефону, ни другие, включая Галину Ганчо. Артём тоже не пришёл. Оказывается, сам Юрий Иванович звонил ему и разрешил не приходить ввиду намечающегося вечера артиста Аристарха Ливанова.

На вечер я не пошёл, поехал в ГИТИС. Там встретил Юру, Витю и Геру. Ходили вчетвером в кафе. Я их накормил, как единственный кридитоспособный. Все они таланты, все они поэты. Но студенческий карман всё время пуст.

22 марта 1988 года, вторник

Хотел сегодня сдать комсомольские взносы, но не смог. Просидел в своей темнице, а точнее сказать, не сидел, а работал. Пришли Толя и Коля, два «работника», стали дурака валять. Ну, и кое-как дотянули лямку до конца рабочего дня. Лучше бы уж пили, чем притворяться. Хотя они и в пьянке неискренни.

После работы поехал в ГИТИС. Попал на Юру с Ваней Пилипенко. Они репетировали «Двенадцать стульев». Юра играл товарища Бендера, Ваня — Кису Воробьянинова. Я сидел, наблюдал, как они работают. Отрывок был совсем сырой. Попрощавшись с ними, вышел из института и тут, как тут Витя. Зашли с ним в читальный зал, он взял для меня повесть Михаила Рощина «Море волнуется». Передал десятку, которую я давал Звягинцеву и сидел вместе со мной, читал книги.

Прощаясь, я оставив десятку Вите и поехал домой. Дома надеялся встретить маму, сестру, двоюродного брата Саню Томаха и его жену. Встретил меня один Саня.

Мама, по словам брата, уехала в Медынь, переводить деревенский дом с отца на нас и до сих пор не вернулась. Сестра в институте, жена Сани спала в Маринкиной комнате. Делать нечего, сели за стол вдвоём. Я открыл Санину бутылку водки и стал разливать. В это время по Ленинградской программе шёл фильм «Сорок первый». Про любовь, про синие глаза.

От водки и от картины я растаял, позвонил Тане. Дал условных два звонка, забыв о том, что уже двенадцатый час ночи. И о том, что три дня назад тряс перед её носом кулаком.

Саня выпил и стал приглашать на лето к себе в Донецк. Обещал сводить на шахту, всё показать, всё рассказать. Пришла сестра, он ей подарил персик, говорил нежности. Мы шутили и смеялись. Саня, по своей природе, как и я, — дамский угодник.

23 марта 1988 года, среда

На работе, с самого утра бегал, добирал деньги с комсомольцев и постепенно собрал со всех. Позвонил Тане и что же? Совершенно другой голос, она ласкова и приветлива. Неужели вчерашний ночной звонок так чудодейственно на неё подействовал? Именно он. Когда я пришёл в её кабинет и принёс взносы, то увидел перед собой совершенно другую женщину. Она была так красива, что совершенно не походила на себя. Я сидел с ней рядом, наши плечи касались, пересчитывал деньги на калькуляторе и от смущения краснел. Входили Питерский, Танина соседка по рабочей комнате и с изумлением смотрели на нас. Они были свидетелями того самого моего концерта, когда обращаясь к Тане я произнёс: «Дать бы тебе сейчас по зубам». Они смотрели на нас удивлённо и молча уходили.

Таня была настолько соблазнительна и сидела так близко ко мне, что… Но я не стал искушать ни её, ни себя. Отдал деньги и ушёл.