Начало

Витек живет без отца. Год назад он оставил их с матерью, ушел жить к другой женщине. Нельзя сказать, что это сделало Витька несчастным (незабвенный папаша его часто выпивал и, придя домой, устраивал дикие скандалы), но забот у Витька прибавилось — дом и хозяйство, даже самое малое, требует надежных, умелых рук, а его руки, хотя бы и условно, трудно принять за таковые, даже при наличии богатого воображения.

Мы проходим мост и поднимаемся в гору по твердой каменистой тропинке. Все выше и выше. Останавливаемся на повороте отдышаться. Оглядываемся последний раз, прежде чем приблизившиеся заборы, сараи и дома скроют от нас широкую перспективу окружающего.

Внизу, под горой, желтой изогнутой лентой светится на солнце Юрюзань. За рекой хорошо виден город: нагромождение каменных пятиэтажных домов, площадь с фонтаном посередине, черные деревья парка у подножия Липовой горы, а еще дальше — металлургический завод. Издали он похож на огромный с дымящимися трубами пароход, причаливший к невидимой пристани. Слева, недалеко от реки, — трехэтажное, напоминающее букву «Н», здание нашей школы с опытным полем и спортивной площадкой. Мир, в котором я живу. Мир, ставший для меня в последнее время слишком привычным и тесным, будто купленная давным-давно одежда, вылинявшая и сузившаяся от бесчисленных стирок и долгого пользования.

6

Дом моих родителей один из самых приметных на Горке. Каменный, под зеленой железной крышей, с застекленной верандой и резными карнизами, он виден издалека, как только войдешь на нашу улицу. Рядом с домом гараж, в котором застоялась из-за весеннего бездорожья купленная прошлым летом голубая «Лада». Во дворе крытый шифером сарай с сеновалом и всевозможными помещениями, большими и малыми, для многочисленной живности. Вплотную к дому подходит сад с теплицей, яблонями, вишнями, кустами смородины и малины. Добротное, прочно налаженное хозяйство, говорящее о том, что владельцы его достаточно прочно, насколько это возможно, стоят на нашей неустойчивой земле.

Я вхожу во двор, закрываю за собой калитку, и меня наполняет ощущение покоя и безопасности. Здесь я могу расслабиться, до конца стать самим собой, не думая, не заботясь о том, правильно ли что-то делаю и говорю, так ли, как положено, одет и обут, достаточно ли нейтрально, без излишнего вызова или чрезмерной скромности, выражение моего лица. Здесь моя крепость. Надежная, недоступная для посторонних крепость, откуда я делаю свои каждодневные вылазки (далеко не всегда удачные) в окружающий мир.

Через наполненную солнцем веранду я вхожу в прихожую, раздеваюсь. Из кухни теплыми волнами струится сладкий запах жареного мяса. Я иду к источнику, началу запаха. Возле газовой плиты суетится мать. Зажжены все горелки, и на синем гудящем огне в кастрюлях и сковородках что-то отчаянно булькает, шкворчит, потрескивает. На столе горкой навалены щедрые дары теплицы — маленькие пупырчатые огурцы, глянцевито-красные помидоры, зеленый лук, редиска. Кухня наполнена горячим аппетитным чадом.

— Ого! — говорю я. — Вы не министра собираетесь встречать?

Мать поворачивается ко мне.

— Сегодня у нас гость. Ждем Верочкиного жениха. Знакомиться придет.

— Этот инженер… из Москвы? — спрашиваю я.

— Он самый, — говорит мать. — Вчера приехал. Специально командировку взял.

— Понятно. А мне что-нибудь найдется перекусить? Ужасно есть хочу.

Мать отрывается от плиты, молча кладет в тарелку только что поджаренные котлеты. Она не любительница говорить, облекает в звуки только те мысли, без которых невозможно обойтись при нормальном человеческом общении, — большего от нее не дождешься, да и не следует ждать.

Котлеты горячие, брызжут соком, обжигая рот и руки, — вилку мне доставать не хочется, да и значительно вкуснее, когда ешь руками.

— Сел бы… торопиться некуда, — замечает мать.

— Стоя больше войдет, — говорю я.

Когда я принимаюсь за третью котлету, на кухне появляется Груня — неофициальный, если можно так сказать, член нашей семьи. Тетя Груня занимает особое положение в доме. Дальняя родственница (вряд ли кто может сказать, кем она нам приходится), она поселилась у нас, когда отец и мать были молодоженами. Помогала матери по хозяйству, нянчила мою сестру Верочку, потом меня. Личную жизнь, по причине врожденной хромоты, ей устроить не удалось, и она навсегда прижилась у нас. Работящая, бойкая на язык, властная, она вскоре прибрала к рукам тихую, лишенную самостоятельности мать, чему та, на мой взгляд, была только рада. Слово тети Груни стало решающим в доме. Даже отец и тот старается не возражать ей, разумеется, в тех вопросах, которые не затрагивают достоинство хозяина. «Вам повезло, — часто говорит он Верочке и мне, — у вас оказалось две матери». И это в самом деле так. Никогда не имевшая детей, тетя Груня всю свою нерастраченную любовь и заботу отдает нам, и мы относимся к ней с неменьшим уважением и благодарностью, чем к скуповатой на ласку и всегда отдаленной от нас матери.