Начало эры разума

Мое тело впало в это состояние, и мои красноречивые друзья
стоят, как кафедра, вокруг моей кровати и подушки.
Один проводит рукой по бороде и выгибает шею,
говоря: «О жизнь отца твоего! Для кого удача постоянна?
Не следует стремиться к знатным званиям и богатству;
где империя Джамшида и имя Александра?»
Другой, с мягким голосом и печальной речью, начинает, рисуя свои
рукав, закрывающий его влажные глаза:
«О жизнь моя! У всех есть эта дорога, по которой они должны уйти;
Мы все путники в дороге, и время несет всадников вперед».
Другой, украшая свою речь более гладкими словами, говорит: «…
«Соберись… да не смущается сердце твое, ибо Я
с одной целью — собрать твои стихи и прозу.
После копирования и исправления я составлю введение
как ларец с жемчугом в подтверждение твоих требований»…
Пусть Бог… снова даст мне здоровье, и ты увидишь, что
Я изолью гнев на головы этих жалких лицемеров!43

Соперником Урфи в рифмоплетстве был Саиб из Исфахана. Он последовал моде на переселение в Дели, как французские и фламандские художники того времени отправились в Рим. Но через два года он вернулся в Исфахан и стал поэтом-лауреатом при шахе Аббасе II (1642–66). Он был в некотором роде философом, плодовитым на фрагменты размеренной мудрости:

Все эти разговоры о неверности и религии в конце концов приводят к одному месту;
Сон — это один и тот же сон, только толкования разные…
Лекарство от неприятной конституции мира — игнорировать ее;
Здесь бодрствует тот, кто погружен в тяжелый сон…
Волна не знает истинной природы моря;
Как временное может постичь вечное?…
Единственное, что меня беспокоит в связи с Днем воскресения, это следующее,
Тому придется вновь взглянуть на лица человечества.44

Если музыка персидской поэзии ускользает от нас, то наслаждение искусством Сефевидов нам не чуждо, ведь здесь звучит речь, которую могут понять все. Мастерство, тонкость и вкус, формировавшиеся в Иране на протяжении двух тысяч лет, в архитектуре, гончарном деле, иллюминации, каллиграфии, резьбе по дереву, работе по металлу, текстиле, гобеленах и коврах, которые сегодня являются одними из призов музеев мира. Лучшая архитектура эпохи, как мы уже отмечали, была создана при Аббасе I в Исфахане. Там второй из его рода построил Талар Ашраф (1642); и там же, в сумерках Сефевидов, шах Хусейн возвел Медресе Мадар-и-Шах — Колледж Матери Шаха — который лорд Керзон назвал «одной из самых величественных руин в Персии».45 Но и другие города могли похвастаться новыми архитектурными достижениями: Медресе-и-Хан в Ширазе, великий мавзолей Кваджа Раби в Мешхеде, ныне разрушенная, но все еще прекрасная святыня Кадам-Гах в Нишапуре и Голубая мечеть в Эривани.