Другие англичанки соперничали с ней в эрудиции. Дочери сэра Энтони Коука славились своей образованностью, а Мэри Сидни, графиня Пембрук, превратила свой особняк в Уилтоне в салон поэтов, государственных деятелей и художников, которые находили в ней ум, способный оценить их лучшие произведения. Такие женщины получали образование в основном от домашних наставников. Грамматические школы были открыты для обоих полов, но государственные школы и университеты предназначались только для мужчин.
Это было знамением времени, когда самый искусный финансист Елизаветы основал в Лондоне (1579 г.) Грешем-колледж для изучения права, медицины, геометрии, риторики и других наук, полезных для делового класса; он уточнил, что лекции должны читаться как на английском, так и на латыни, поскольку их будут посещать «купцы и другие граждане».20 Наконец, для денежного или титулованного сословия образование завершалось путешествиями. Студенты отправлялись в Италию, чтобы завершить свое медицинское и сексуальное образование или познакомиться с итальянской литературой и искусством, а многие по дороге учились любить Францию. Язык тогда не был препятствием, ведь каждый образованный человек в Западной и Центральной Европе понимал латынь. Тем не менее, когда путешественники возвращались, они привозили с собой некоторое подобие итальянского и французского языков и особую любовь к легким нравам Италии эпохи Возрождения.
III. ДОБРОДЕТЕЛЬ И ПОРОК
«Каждый школьник» знает, как Роджер Ашам обличает «итальянского» англичанина (1563):
Я считаю, что ехать туда [в Италию]… крайне опасно… Когда-то добродетель делала это государство госпожой над всем миром. Ныне порок делает это государство рабом тех, кто прежде был рад служить ему… Я знаю многих, кто уехал из Англии, людей невинной жизни, людей прекрасно образованных, которые вернулись из Италии… ни так охотно живут, ни так склонны к учености, как дома, до отъезда за границу… Если вы думаете, что мы судим неправильно… послушайте, что говорят итальянцы… Englese Italianato e un diabolo incarnato… Я сам был однажды в Италии, но, слава Богу, мое пребывание там длилось всего шесть дней. И все же я видел за это короткое время в одном городе больше свободы грешить, чем когда-либо в нашем благородном городе Лондоне за шесть лет.21
Воспитатель Елизаветы был не единственным, кто напевал эту мелодию. «Мы лишили Италию распутства», — писал Стивен Госсон в «Школе злоупотреблений» (1579); «сравните Лондон с Римом, а Англию с Италией, и вы увидите, что театры одного и злоупотребления другого распространены среди нас». Сесил советовал своему сыну Роберту никогда не позволять своим сыновьям пересекать Альпы, «ибо там они не научатся ничему, кроме гордости, богохульства и атеизма».22 Филипп Стаббс, пуританин, в книге «Анатомия злоупотреблений» (1583) описал елизаветинских англичан как нечестивых, тщеславно роскошествующих и гордящихся своими грехами. Епископ Джуэл в своей проповеди перед королевой сетовал на то, что нравы людей в Лондоне «насмехаются над Святым Евангелием Божьим и становятся более распущенными, более плотскими, более распутными, чем когда-либо прежде… Если наша жизнь должна свидетельствовать и давать отчет о нашей религии… она кричит… «Бога нет». «II23