Начало эры разума

Большая часть иеремиад была преувеличением моралистов, разгневанных на мужчин и женщин, которые больше не принимали близко к сердцу ужасы ада. Вероятно, основная масса населения была не хуже и не лучше, чем раньше. Но как пуританское меньшинство ужесточило свои нравы, кошельки и губы, так и языческое меньшинство согласилось со многими итальянцами, что лучше наслаждаться жизнью, чем суетиться о смерти. Возможно, итальянские вина, популярные в Англии, способствовали расширению нравов, а также артерий, причем более длительному. Из Италии, Франции и классической литературы, возможно, пришло более откровенное чувство красоты, хотя и опечаленное более острым сознанием ее краткости. Даже красота юноши возбуждала елизаветинскую душу и перо; Марлоу заставил Мефистофеля восхвалять Фауста как прекраснее неба,24 а сонеты Шекспира порхали между гомосексуальной и гетеросексуальной любовью. Женская прелесть теперь была не просто поэтическим вымыслом, а опьянением, которое проникало в кровь, литературу и двор и превращало пиратов в сонетистов. Ведь при дворе женщины добавляли остроумие к косметике и овладевали умами мужчин так же, как и их сердцами. Скромность была приглашением к погоне и удваивала силу красоты. Литании Деве Марии терялись в поношениях девственности. Романтическая любовь разразилась песнями со всей пылкостью отвергнутого желания. Женщины радовались, видя, как мужчины сражаются за них, и отдавали себя, в браке или без, победителю. О падении авторитета религии свидетельствовало то, что для действительности брака теперь не требовалось церковной санкции или обряда, хотя его признание считалось нарушением общественной морали в отличие от закона. Большинство браков заключалось родителями после взаимного ухаживания за имуществом; затем головокружительная богиня часа становилась разочарованной домохозяйкой, посвящавшей себя детям и домашним делам, и род сохранялся.

Государственная жизнь отличалась еще большей распущенностью нравов. В чиновничьей среде процветало мелкое и крупное взяточничество; Елизавета попустительствовала ему, оправдываясь тем, что не повышала жалованье.25 Военный казначей получал 16 000 фунтов стерлингов в год помимо своего жалованья; капитаны с помощью проверенной временем аферы сохраняли в списках погибших солдат, прикарманивали их жалованье и продавали положенные им мундиры;26 Солдат стоил больше мертвым, чем живым. Люди, занимавшие высокие посты, получали от Филиппа II крупные суммы, чтобы повернуть английскую политику к испанским целям.27 Адмиралы занимались пиратством и продавали рабов. Священнослужители продавали церковные привилегии.28 Аптекарей можно было убедить готовить яды, а некоторых врачей — применять их.29 Торговцы фальсифицировали товары, доходя до международного скандала; в 1585 году «в Англии было произведено больше фальшивых тканей и шерсти, чем во всей Европе».30 Военные нравы были примитивными; безоговорочная капитуляция во многих случаях вознаграждалась массовым убийством как солдат, так и некомбатантов. Ведьм сжигали, а иезуитов спускали с эшафота, чтобы живьем разрубить на куски.31 Во времена доброй королевы Бесс молоко человеческой доброты текло вяло.

IV. ПРАВОСУДИЕ И ЗАКОН

Природа человека, несмотря на столько веков религии и правительства, все еще возмущена цивилизацией, и она выражает свой протест в обилии грехов и преступлений. Законы, мифы и наказания едва сдерживали этот поток. В самом центре Лондона находились четыре юридические школы — Миддл Темпл, Иннер Темпл, Линкольнз Инн и Грейз Инн, известные как судебные инны. Студенты-юристы проживали в них, как другие студенты проживают в залах или колледжах Оксфорда и Кембриджа. Принимались только «джентльмены» крови; все выпускники присягали на службу Короне; их ведущие или легко ведомые светила становились судьями в судах королевы. Судьи и адвокаты, выступая, облачались во впечатляющие одеяния; величие закона было наполовину портновским.

Суды, по общему мнению, были коррумпированы. Один из членов парламента определил мирового судью как «животное, которое за полдюжины цыплят обойдется без дюжины законов»;32 Фрэнсис Бэкон требовал более высоких побудительных мотивов. «Обложите грех золотом, — говорил опечаленный Лир Шекспира, — и крепкое копье правосудия не сломается».33 Поскольку судей снимали с должности по желанию королевы, они взвешивали это в своих решениях, а королевские фавориты брали взятки, чтобы побудить ее вмешаться в решения судов.34 Суд присяжных сохранялся, за исключением случаев государственной измены, но присяжных часто запугивали судьи или другие чиновники короны.35 Под изменой понимались любые действия, угрожающие жизни или величию государя; такие дела могли быть переданы в Звездную палату — Тайный совет в его судебном качестве; там обвиняемому отказывали в суде присяжных, адвокате и habeas corpus, его подвергали изнурительным допросам или пыткам, и обычно приговаривали к тюремному заключению или смерти.