Начало эры разума

Эдикт вызвал широкие и страстные протесты, но был приведен в исполнение. При любой попытке сопротивления вызывались солдаты Валленштейна, и сопротивление падало везде, кроме Магдебурга, который успешно выдержал осаду Валленштейна. Целые города — Аугсбург, Ротенбург, Дортмунд — и тридцать поселков перешли в руки католиков; пять епископств и сто монастырей. Сотни католических приходов были восстановлены. Поскольку новые владельцы применяли принцип Cuius regio eius religio, требуя от подданных принимать религию правителя, тысячи протестантов были вынуждены отступить или эмигрировать; только из Аугсбурга в изгнание отправились восемь тысяч человек, включая Элиаса Холла, который только что закончил строительство своей величественной ратуши. Изгнанные протестантские пасторы скитались по стране, прося хлеба; заменившие их католические священники обращались к правительству с просьбой оказать им помощь.67 Только приход Густава Адольфа предотвратил окончательный успех эдикта и контрреформации в Германии.

Использовав армию Валленштейна для исполнения эдикта и не найдя протестантских войск в поле, Фердинанд больше не упрямился, чтобы оставить его. В мае 1630 года он попросил генерала отпустить 30 000 его людей для службы в Италии. Валленштейн возражал, ссылаясь на то, что шведский король планирует вторжение в империю; его просьба была отклонена, и 30 000 человек были взяты. В июле курфюрсты снова предложили сместить Валленштейна. Император согласился, и 13 сентября уведомил офицеров армии, что их генерал заменен в верховном командовании Максимилианом Баварским. Валленштейн мирно удалился в свои поместья в Богемии, зная, что Густав высадился на немецкой земле и что империи скоро снова понадобится генерал.

3. Сага о Густаве: 1630–32 гг.

Мы не должны представлять себе великого короля как Галахада, отправившегося спасать истинную религию от идолопоклонников. Его задачей было сохранить и укрепить политическую независимость и экономическое развитие Швеции; ради этих целей он боролся с католической Польшей, православной Россией, протестантской Данией; если теперь он осмелился противопоставить свои скромные ресурсы империи, папству и Испании вместе взятым, то не потому, что они были католическими, а потому, что они угрожали сделать его страну вассалом чужих и враждебных держав. Он считал, что лучшей защитой от такой угрозы будет создание шведских бастионов на материке. Протестантская Саксония колебалась, а католическая Франция склонялась к союзу с Густавом, поскольку понимала, что речь идет не о богословских теоремах, а о борьбе за безопасность с помощью силы. Тем не менее религия, хотя и была второстепенным мотивом среди лидеров, стала страстным стимулом в народе, и ее энергию пришлось добавить к патриотизму, чтобы поднять народ на военные подвиги.

Поэтому Густавус, высадив 13-тысячное войско в Померании, предложил себя северогерманским государствам в качестве спасителя протестантизма, а Франции — в качестве меча против разбушевавшихся Габсбургов. Он ждал подкреплений из Швеции, Шотландии, Бранденбурга и Польши, пока не собрал около 40 000 человек, хорошо дисциплинированных, вооруженных мушкетами нового образца (а не старыми спичечными) и обученных быстрому передвижению с легкой артиллерией. Командующий был еще молод, всего тридцать шесть лет, но, несмотря на походы, он сильно вырос и представлял проблему как для своих лошадей, так и для врагов. Тем не менее он слишком часто оказывался перед боем, уверенно ведя свою золотую бороду к победе. Солдаты любили его не за то, что он был снисходителен, а за то, что он был справедлив. В то время как за немецкими армиями следовали стаи проституток, настолько многочисленные, что для поддержания порядка были назначены специальные офицеры, Густав не допускал в свой лагерь ни одной куртизанки, хотя женам разрешалось прислуживать своим мужьям-солдатам.68 Каждое утро и вечер каждый полк посещал молитву, а каждое воскресенье слушал проповедь; здесь была дисциплина кромвелевских «Железнобоких» за десятилетие до кромвелевских войн. Как и Кромвель, Густавус запретил насильственное обращение в другую веру; везде, где он завоевывал, он оставлял свободу вероисповедания.