Начало эры разума

Взгляд Бруно на Вселенную — это прежде всего эстетика, глубокое и восхищенное восприятие накаленной бесконечности; но это также и философская попытка приспособить человеческую мысль к космосу, в котором наша планета — бесконечно малая часть непознаваемой безбрежности. Земля не является центром мира, как и солнце; за пределами видимого нами мира (когда Бруно писал книгу, телескопов еще не было) существуют другие миры (как вскоре покажут телескопы), а за этими другими мирами — опять другие миры (как покажут более совершенные телескопы), и так до бесконечности; мы не можем представить себе ни конца, ни начала. И вместо того чтобы «неподвижные» звезды были неподвижными, как думал Коперник, они постоянно меняют свое место; даже в небесах panta rei все течет. Пространство, время и движение относительны; нет ни центра, ни окружности, ни верха, ни низа; одно и то же движение отличается при наблюдении из разных мест или звезд; а поскольку время — мера движения, то и время относительно. Вероятно, многие звезды населены живыми, разумными существами; неужели Христос умер и за них? И все же в этой бесконечной безбрежности существует неизменное сохранение материи, вечное и нерушимое постоянство закона.

Поскольку Вселенная бесконечна, а двух бесконечностей быть не может, бесконечный Бог и бесконечная Вселенная должны быть едины (здесь у Спинозы Deus sive substantia sive Natura — «Бог или субстанция или Природа»). Нет никакого Первотолчка, как предполагал Аристотель, есть движение или энергия, присущая каждой части целого. «Бог — не внешний интеллект… Ему более подобает быть внутренним принципом движения, который есть его собственная природа, его собственная душа».27 Природа — это внешняя сторона Божественного Разума; однако этот Разум находится не на «небесах над головой», а в каждой частице реальности.

Мир состоит из мельчайших монад, неделимых единиц силы, жизни, зачаточного разума (здесь Бруно перекидывает мостик между Лукрецием и Лейбницем). Каждая частица имеет свою индивидуальность, обладает собственным разумом; и все же ее свобода — это не освобождение от закона, а (как у Спинозы) поведение в соответствии с присущим ей законом и характером. В природе существует принцип прогресса и эволюции в том смысле, что каждая частица стремится к развитию (аристотелевская энтелехия).

В природе существуют противоположности, противоположные силы, противоречия; но в действии всего космоса — в «воле Божьей» — все противоположности совпадают и исчезают; так различные движения планет создают гармонию сфер. За обескураживающим, завораживающим разнообразием природы скрывается еще более удивительное единство, в котором все части предстают как органы единого организма. «Именно Единство очаровывает меня. Ее силой я свободен, хотя и раб, счастлив в печали, богат в бедности, жив даже в смерти».28 (Хотя я подчинен закону, я выражаю свою собственную природу; хотя я страдаю, я нахожу утешение в осознании того, что «зло» части становится бессмысленным в перспективе целого; хотя я умираю, смерть части — это омолаживающая жизнь целого). Поэтому познание высшего единства — цель науки и философии, а также целебное лекарство разума («интеллектуальная любовь к Богу» Спинозы).

Это грубое изложение философии Бруно оставляет без внимания всю его искру и героическое неистовство и подразумевает в его мысли непрерывность и последовательность, совершенно ей чуждые, ибо она содержит столько же противоречий, сколько и утверждений, и поток настроений, согласующихся только в космическом опьянении. Еще одна подборка его идей могла бы сделать его магическим мистиком. Он говорил об индивидуальных достоинствах нескольких планет; он считал, что люди, рожденные «под влиянием» Венеры, склонны к любви, риторике и миру, а рожденные под влиянием Марса — к раздорам и ненависти. Он верил в оккультные свойства предметов и чисел, а также в то, что болезни могут быть демоническими и в некоторых случаях могут быть излечены прикосновением короля или плевком седьмого сына.29