Начало хороших времен

— Нет!!! — Он прижал к животу чемоданчик. — Нет! Нет! Я не «легавый»!..

— Постой, — прошептал рядом кто-то, — постой тихо, — и погладил, успокаивая, Кадырову руку: с ним рядом, успокаивая, кивал невысокий в бледно-красной куртке Петя и заглядывал снизу в лицо с любовью.

— Молодые, — объяснил ему Петя. — Молодые! — И улыбнулся им.

Но они ему не отвечали; вперед высовывались, протиснувшись, девки в брюках, шалые, растрепанные, эти разглядывали «Эммину» застегнутую до горла куртку и громадные сползающие джинсы, на заду которых вышит лепесток.

— А этот кто ж такой? — прищурясь, обернулся налево и направо Кадыров-младший. — А?..

— Это ангел, — предположила стоящая слева девка.

— Нет, — замотал головой Петя, улыбаясь. — Я не ангел. — И всем пояснил, кивая, улыбаясь во все лицо, какой ему товарищ нужен, к кому явиться нужно и который всех их ждет.

— Ждет? Всех?.. — заорали, захохотав, кругом. — Уже?! — И схватив с ходу его сзади за шею, ударили под колено согнутой ногой, чтобы он упал.

— Ура! — хохотали парни, сгибаясь от хохота, даже приседали на корточки, раскачивая из стороны в сторону отросшими волосами, а он привстал неловко посередине, бледный от боли, не понимая, и снова у Зинки в комнате забился, выкрикивая, подвывая радостно, магнитофон.

— На кладбище! Пошли на кладбище! — приплясывая, гоготали кругом мальчишки, а его теперь прикрывали девчонки эти в брюках и Кадыров-младший, который остерегался все же, чтобы не произошло чего в самой квартире, и подталкивал в подъезд, и все выдавливались, вываливались с криком, пиная стиснутого Петю во двор и дальше, со двора.

Он языком и средним пальцем, проверяя, трогал лопнувшую посередине губу, а от костров на улице, словно бы из дыма, поднимались везде студенты техникума, приветствуя их лопатами, гитарами, перебрасывали ватники через плечо, кричали непонятно что:

— Парни, эй, за дисками?.. Вы! Диски дают?

— Дают! — подтвердил тотчас же все смекающий Кадыров-младший и, развернув мгновенно Петю совсем в другую сторону, обернулся, взмахивая вкруговую над головой, точно флагом, желтой штормовкой с капюшоном. — Диски да-ют!

И это подхватили тут же: «Диски!» — под басовые у костров переборы гитар.

— Ди-ски! Ди-ски! — распевали уже в лад гитарам, взявшись под руки, идущие за спотыкающимся Петей, которого уводил все дальше Кадыров-младший по мостовой. А молодой человек с бородкой поднимал резко в такт, и опускал резко вниз, и поднимал опять снизу вверх прямоугольный сверкающий скребок Кадыровой Кати на длинной палке. С лицевой стороны скребка во всю ширину они написали цветным мелом: «Явитесь срочно в контору к товарищу Леонарду!»

Прихрамывая из-за разбитого в коридоре колена, в растерзанном рабочем халате Николай Кадыров-старший выбежал наконец за ними со двора и что-то кричал, но уже неслышное, кричал Пете вдогонку, взмахивая рукой. Потом он опустил ладонь на голову, прикрывая волосы от ветра, который обнажал ему лысину и развевал за его спиною свежие мебельные стружки в набитом доверху мусорном бачке.

5

Когда появилась «Эмма» из своего подъезда с наспех собранной сумкой на ремне, на деревянном мосту между старым и новым городом Пети уже не было. Она тоже кинулась влево, как стало известно потом. Быть может, показалось ей, что мелькнула там ее вылинялая красная куртка, но, скорей всего, думала… Но это скажу сразу: что представляла или что подумала «Эмма», мне, в общем-то, трудно судить.

Просто я считаю, что женщины проницают в нас гораздо глубже, чем мы это замечаем обычно свысока. Тогда как сами они, если хотят, закрыты: их чувства необыкновенней стандартного нашего с вами разума.

Более того, я понимаю ясно, что подросшие наши дети несравнимо разнообразней взрослых, потому что взрослые давно обкатаны в немногочисленные житейские типажи. Поэтому они и обобщают: молодежь, мол, знаете какая?!.

Ведь это лишь потом стало мне известно, почему, во-первых, она вместе с Петей сразу не ушла, почему утром спорила, почему она обижалась: Петя был чересчур сверхобязательный, как в первом классе, совсем зеленый, совсем молоденький человек, поскольку у него есть дело, и дело, пожалуй, срочное, он должен свое дело продолжать!

А теперь она бежала по улице вдоль бульвара, огромная «Эмма», так стремительно, что отлетали назад светлые ее прямые волосы, в расстегнутой, резко блестящей кожаной куртке, в длинном джинсовом с зияющими разрезами платье, и подпрыгивала позади у нее столь же упругая с иностранными буквами дорожная сумка на ремне. Короче: весь вид потрясающе выросшей «Эммы» был до того рельефный и от нее так разгоряченно пахло, что абсолютно все с носилками и без носилок уходящие с «чистого понедельника» мужики оглядывались.

А ведь каждому, если припомните, очень хотелось побыстрее быть взрослым. И только теперь, наверно, зрелые и самые сердечные женщины, проницая, как мало «Эмме» лет, думали, всю ее разглядывая: «За что ж ей такое несчастье?..»