Начало конца

Кринолинного вида хозяйка принесла вино, ругнула погоду и из уважения к новому человеку повернула выключатель. Осветились полки с бесчисленными бутылками: полными и пустыми, в стоячем и в лежачем виде. «Vous vous ruinez, patronne»[184], – сказал, смеясь, блузник. Вислиценус отхлебнул вина и задумался о том же: о новой жизни в солнечном Провансе. «В эти часы буду в своей избе заниматься домашним хозяйством: варить уху, что ли? – в самих словах этих было нечто, вызывавшее у него улыбку. – Не забыл ли, как варят, с енисейских времен? На столе свежий хлеб, деревенское масло, соленое, чудесное, бутылка вина, потом чай. В самом деле, что же еще нужно для счастья?..» Ему вдруг стало весело. «А может быть, удастся себя починить на свежем воздухе? Может, лет десять проскриплю – чем черт не шутит? А чем бы еще мог пошутить черт? Вдруг Надя приедет ко мне в гости? Ведь и Кангаров болен. Было бы весьма кстати, если б его похоронили с «Вы жертвою пали…» на Красной площади… Удивительно, что каждый из нас непременно кому-нибудь от всей души желает скорой смерти…»

Допив вино, взглянул в окно – дождь как будто стал затихать. «Нельзя дольше ждать: стемнеет, дороги не найдешь…» «Quel sale temps»[185], – сказала снова хозяйка, получая деньги. «Да, жаль, что жить пришлось в такое sale temps, – весело подумал он, – в XXI веке, верно, будет лучше. Но и в XX ничего, если на юге, на солнце, подальше от людей…» Вислиценус вышел из кабачка и с наслаждением вдохнул сырой – «деревенский!» – воздух. Он направился по указанной ему дороге; подъем был довольно крутой: «Как бы от подъема еще не приключился в гостях припадок, только этого не хватало бы…»

За кабачком потянулся забор с сиротливыми, разодранными афишами, голые кусты, росшие косо – под неправдоподобным углом к земле. Проехал велосипедист, видимо, направлявшийся в кабачок. Мелькнуло еще какое-то жилое строение с освещенным окном. Затем пошли пустыри. День кончался, но еще не совсем стемнело. Где-то вдали просвистел паровоз – в протяжном злобном свистке было что-то совершенно неожиданное, – откуда тут железная дорога? «В самом деле, она сказала, что в санаторий можно ехать и по железной дороге. Вероятно, вокзал по другую сторону…» Из-за дождя Вислиценус шел довольно быстро. «Эх, мокрый приду, башмаки грязные, – подумал он. – Чай будет, надеюсь, горячий…» Он радостно вспомнил о папиросе. «А Надя? Да, все-таки с удовольствием повидаю и Надю… Вот сейчас первый поворот. Второй, должно быть, вон там, где неприятно светится дорога. Неуютно это, когда два света…»

Впереди кто-то показался на углу, оглянулся и пошел дальше, тоже в направлении к второму повороту. «Что это случилось неприятное?» – беспокойно подумал Вислиценус. Далеко, справа, наверху вдруг зажглись правильным рядом крошечные огоньки. «Это, верно, санаторий. Конечно, идти еще минут десять. И полдороги не сделал… Да ведь это тот, что ехал со мной в автобусе! – внезапно с очень неприятным недоумением вспомнил он. – Где же этот субъект был, пока я сидел в кабачке?..» Вислиценус остановился, повернулся назад и увидел, что за ним, на некотором расстоянии, так шагах в двадцати, идут два человека. Сердце у него сильно забилось: это были те самые люди, которые одновременно с ним молча сидели в углу кабачка. «Да, конечно, те же!.. Конечно!..» Несмотря на сумерки, ошибиться было невозможно. «Что такое?.. Неужели?..» Он поспешно опустил руку в задний карман брюк – и с ужасом вспомнил, что вместе с папиросами оставил дома револьвер. Сорвавшись с места, он быстро пошел дальше. «Как же это может быть?.. Майер?.. Да, я ему сказал, куда еду. Но если не Майер?..» Дрожащий красноватый свет на дороге у второго поворота усилился. «Там кто-то едет…» Еще ускорив шаги, Вислиценус снова оглянулся: те тоже шли быстрее. «Нет сомнения!..» Поспешно, почти бегом, он подошел к повороту. Справа, по боковой дороге, совсем близко, очень медленно ехал огромный автомобиль с низкими красными огнями. «Что это!» – сказал шепотом Вислиценус и остановился. Сердце стучало все страшнее. Вдруг он почувствовал боль, ту самую, режущую, нарастающую с бешеной быстротой. «Припадок! Сейчас смерть! Гестапо или ГПУ? Но если ГПУ, то Надя!..» Рядом с шофером сидел рыжий человек с зверским лицом. «Это он! Но где же, где я его видел?!» – задыхаясь от невыносимой боли, успел подумать Вислиценус. Он схватился рукой за сердце. Мелькнул желтоватый дощатый ящик.

XV