Начало православной публицистики:Библия, апологеты, византийцы

Мужественные подвижники эти, утомленные временем и простой пищей, пожелали иметь что-нибудь и к услаждению. Впрочем, не говорили, как израильтяне и не роптали, подобно бедствовавшим в пустыне, после того как бежали из Египта, и говорившим, что лучше пустыни дли них Египет, который доставлял несчетное множество котлов и мяса, а также и всего прочего, чего нет в пустыне (Исх. 16, 3); потому что кирпичи и глина, по неразумию, были тогда для них ни во что. Напротив того, сколько они были благочестивее и какую показали веру! Ибо говорили: «что невероятного, если Бог чудес, Который богато пропитал в пустыне народ странствующий и спасающийся бегством, поливал дождем хлеб, посылал птиц, подавал пищу, не только необходимую, но и роскошную, разделил море, остановил солнце, пресек течение реки (а к этому присовокупляли они и другие дела Божий, потому что в подобных обстоятельствах душа охотно припоминает древние сказания и воспевает Бога за многие чудеса Его), что невероятного, продолжали они, если этот Бог и нас, подвижников благочестия, пропитает ныне сладкой пищей? Ибо много зверей, которые, избежав трапезы богатых, какая и у нас бывала некогда, скрываются в этих горах, много птиц годных в пищу летает над нами, которые желают их. И неужели они неуловимы, если Ты только захочешь?» — Так они взывали к Богу, и явилась добыча, добровольно отдающаяся в руки пища, самоприготовленное пиршество. Откуда вдруг взялись на холмах олени? И какие рослые, какие тучные, как охотно спешащие на заклание! Можно было даже догадаться, что они негодуют, почему не были вызваны прежде. Одни манили к себе ловцов, другие следовали за ловцами. Но их кто-нибудь гнал или понуждал? — Никто. Не бежали ли они от коней, от псов, от лая и крика, от того, что все выходы, по правилам ловли, захвачены были молодыми людьми? Нет, они связаны были молитвою и праведным прошением. Известна ли кому подобная ловля в нынешние или прежние времена? И какое чудо! Ловцы сами были распорядителями лова, нужно было только захотеть им, и что нравилось, то взято, а лишнее отослано в дебри до другой трапезы. И вот внезапные приготовители пищи, вот благолепная вечеря, вот благодарные сотрапезники, имеющие уже начало исполнения надежд — в настоящем чуде! От этого стали они ревностнее и к тому подвигу, за который получили такую награду.

Таково мое повествование! Теперь ты, гонитель мой, удивляющийся легендам, рассказывай мне о богинях — звероловицах, об Орионах и Актеонах — несчастных овцах, об олене, заменившем собою деву[1], рассказывай, если честолюбие твое удовлетворится и этим, что повествование твое примем не за легенду. А продолжение сказания весьма гнусно, ибо какая польза от такой замены, если богиня спасает деву, чтобы она научилась убивать странников, в воздаяние за человеколюбие научившись бесчеловечности?

Рассказанное мною происшествие есть одно из многих, и оно, как рассуждаю, одно стоит многих. А я описал его не с тем, чтобы прибавить нечто к славе Василия. Море не имеет нужды, чтобы вливались в него реки, хотя и вливается в него множество самых больших рек, так и восхваляемый ныне не имеет нужды, чтобы другие привносили что-нибудь от себя к его светлой славе. Напротив, мне хотелось показать, какие примеры имел он перед собою с самого начала, на какие взирал образцы, и сколько их превзошел. Если для других важно заимствовать нечто для своей славы у предков, то для него важнее, что, подобно реке, текущей назад, от себя присовокупляет многое к славе отцов.

Супружество родителей Василия, состоявшее не столько в плотском союзе, сколько в равном стремлении к добродетели, имело многие отличительные черты, как питание нищих, странноприимство, очищение души посредством воздержания, посвящение Богу части своего имущества, а в последнем многие тогда усердствовали, как ныне, когда обычай этот взошел в силу и уважается по прежним примерам. Оно имело и другие добрые качества, которых достаточно было, чтобы наполнить слух многих даже и тогда, когда бы Понт и Каппадокия разделили их между собою. Но мне кажется в нем самою важной и знаменитой чертой совершенство их детей. Чтобы одни и те же имели и многих, и добрых детей, тому найдем, может быть, примеры в легендах. О родителях же Васильевых засвидетельствовал нам действительный опыт, что они и сами по себе, если бы не сделались родителями таких детей, немало имели у себя похвальных качеств и, имея таких детей, если бы не преуспели столько в добродетели, по одному совершенству своих детей превзошли бы всех. Если из детей один или двое бывают достойны похвалы, то это можно приписать и природе. Но превосходство во всех очевидно служит к похвале родивших. А это показывает блаженнейшее число[2] священников, девственников и связавшихся супружеством, впрочем так;, что супружеская жизнь не воспрепятствовала им наравне с первыми преуспеть в добродетели, напротив того, они обратили это в избрание только рода, а не образа жизни.