Начало пути

Вошли в дом, где было душно и пахло паленой шерстью. Потный человек в расстегнутой рубахе, не дослушав Трифона, стал вертеть Райчо так и сяк, обмеряя пестрой ленточкой. Во дворе под навесом на низеньких табуретках работали сапожники, они перестали стучать молотками, сгрудились вокруг Райчо, с любопытством рассматривая его.

Потом вместе с солдатами Райчо ел из медного котелка странную чорбу — похлебку, состоящую из лохмотьев разваренной капусты с кусочком мяса, куда дядька Трифон набросал темно-коричневых, как дубовая кора, сухарей, раскрошив их на ладони рукояткой ножа. Потом вместе со всеми Райчо тщательно вымыл котелок, деревянную ложку и протянул их Трифону, но тот оттолкнул его руку:

— Теперича это твое, Рач, записано каптенармусом в ведомости. Солдат без котелка и ложки, как и без ружья, не солдат.

На следующее утро на Райчо надели холщовые штаны и рубаху, затем суконные шаровары, ноги обмотали холщовыми тряпками и засунули в сапоги, черные, блестящие и тяжелые, облачили в мундир и прихлобучили фуражкой. Все вертели Райчо и одобрительно шлепали по спине и плечам, так, что Райчо закашлялся. Тогда солдаты спохватились, втащили Райчо в какой-то дом, содрали с него одежду, сами разделись догола и впихнули Райчо в настоящий кромешный ад. В горячем тумане грешники стонали и истязали себя пучками березовых веток. От жары перехватывало дыхание, где-то в углу зловеще трепыхалось пламя.

Над Райчо проделали такую же экзекуцию. И, когда он, шатаясь, чувствуя себя пустым и легким, как бычий пузырь, вышел из бани, ему дали выпить целый ковш чего-то кислого, бьющего в нос и отдающего вкусом черных сухарей. Есть Райчо уже не мог, едва добравшись до постели, он рухнул в нее, и дядька Трифон, стаскивая с него сапоги, говорил:

— Сразу надо было бы в баньку, а то кашлять начал. К утру все пройдет, а через ноздри оса пролетит — не застрянет.

…Снилась гроза, грохотало, потом обрушился ливень, капли были крупными, с кулак величиной, они подпрыгивали и сверкали… Откуда-то вдруг прибежал пес Перун, прижался мордой и заговорил человеческим голосом:

— Да вставай ты, чертушко! Глянь, что натворил. Подъем! — Дядька Трифон посадил Райчо и потер ему уши. — Одевайся, живо!

В окне багрово полыхнуло, вздрогнула земля, взлетела к потолку занавеска, судорожный гром ударил в уши, где-то зазвенело разбитое стекло. А дождь или град сыпал и сыпал. Тряхнув головой, Райчо пробормотал:

— Мълния… гръм…дъждь, като кокошо яйце…

И подумал, что это очень плохо, наливается виноград, яблоки, сливы, и все побьет таким градом.

— Какая молния, гром, град?! — закричал в лицо дядька Трифон. — То батареи бьют. Турок в Дунае топим. А донцы на лодках их понтоны в клещи взяли. На рожон турок прет! Пошли!

Они бежали по улице к Дунаю, где то в одном, то в другом месте полыхало и громыхало. С шипением, оставляя за собой искры, летели в темноту чугунные бомбы и лопались на острове багровыми пятнами. Там же в темноте, отражаясь в воде, что-то ярко горело и мелькали огоньки ружейных выстрелов.

— Давай на горку! — запыхавшись, крикнул Трифон и потащил Райчо за собой. На горке у орудий суетились солдаты и что-то забивали в их дула длинными шестами, потом отбегали и вытягивались. Доносился протяжный крик: «Ого-онь! Пли!»

Солдаты опускали длинные палки с пламенем на конце к пушкам. Взлетали яркие фонтанчики огня, раздавалось короткое шипение, сверкало пламя, грохот бил в грудь, живот, уши. Пушки отскакивали назад. Солдаты дружно бросались к колесам и катили пушки на место.

Офицер закричал:

— Гнатюк, почему посторонние на огневой позиции? Гони прочь!

— Мы не посторонние, ваш скородь! — крикнул дядька Трифон. — Это тот самый болгарский мальчонка!..

Раздалось нарастающее шипение, Трифон что есть силы ударил Райчо в спину и прижал его голову к траве. Подпрыгнула земля, громыхнуло, разноголосо просвистело над головой. Трифон простонал:

— Вот старый дурень. Господи, казни меня грешного, но обереги мальчонку. Бежим, пока турок пушки заряжает!

На том берегу сверкнуло, снова нарастающий вой, почва бьет в грудь и живот, опять свист осколков и бормотание Трифона.

— Господи, обереги мальчонку. Я, старый пень, виноват, грешен!

К рассвету пальба прекратилась. Потеряв Трифона, Райчо носился по берегу, падая в грязь, помогал вытаскивать лодки.

Прискакал на коне казак крича:

— Братцы, годки, не видали тут болгарского мальчонку? Николкой кличут! А ну, давай до самого главнокомандующего! Мигом! Да постой! Марш в лодку, отмойся!

Лошадиная шея была теплой, грива щекотала лицо. На скаку казак крикнул кому-то:

— Эй, станичник, найди дядьку Трифона, скажи, цел мальчонка, а то весь извелся старый, избегался, вот-вот сердцем зайдется!

В комнате было много генералов и офицеров. Все громко и весело разговаривали. Увидев Райчо, все смолкли. Тот робко потоптался на пороге. Князь Горчаков усмехнулся:

— Э-э, служивый, так не годится. К начальству надо подходить так, чтоб половицы трещали. Ну ладно, иди ко мне.

Князь взял у офицера медаль и сказал: